Окрылённый успехом, Воронков на этом не остановился, и, прихватив с собой дворянина Елисеева, направился на квартиру академика Угрюмова. Визиту бывший директор института, понятно, не обрадовался, однако на вопросы сыщика отвечал правдиво. Тот факт, что Хвалынцев с Бежиным утаивали от него часть собираемых сведений, Фёдора Фёдоровича возмутил до глубины души, так что, помимо ответов, он наговорил и немало такого, о чём его даже не спрашивали.
Однако, помимо возмущения, Угрюмов ещё и сильно удивился тому, что Бежин действовал в пользу Хвалынцева — по словам бывшего директора, кузены между собой не очень-то ладили. Причиной их ссоры стала конкуренция за денежных клиентов, желавших избавиться от табачной, алкогольной или наркотической зависимости, и спор о том, какими методами лучше такое избавление проводить. Бежин практиковал воздействие на соответствующие участки мозга, причём воздействие осторожное и постепенное за три-четыре сеанса, Хвалынцев же одним сеансом избавлял от зависимости внушением. Бежин утверждал, что одномоментное избавление от одной зависимости провоцирует её замещение другим видом зависимости, что не идёт пациенту на пользу, но эта дискуссия велась среди сотрудников института, а клиенты предпочитали отдавать деньги Хвалынцеву, предпочитая оплатить один сеанс, а не три-четыре. Да, сам сеанс у Хвалынцева стоил дороже, чем один сеанс у Бежина, но Бежину клиент должен был заплатить не единожды, вот и набегала разница, при которой идти к Хвалынцеву было дешевле. Поначалу дискуссия кузенов шла тихо и спокойно, но по мере роста разницы в доходах стала постепенно обостряться. А когда Хвалынцев чуть ли не прямо из кабинета увёл у Бежина богатого клиента, пожелавшего бросить курить и злоупотреблять спиртным, Бежин вынес спор на заседание учёного совета института. Совет тогда поручил доценту Кривулину провести проверку утверждений спорщиков, и уже по её итогам обсудить вопрос повторно.
Дальше началось самое интересное. Ещё до заседания совета Хвалынцев начал жаловаться на странности в поведении Бежина, подводя слушателей своих жалоб к мысли о том, что у кузена не всё в порядке с головой, и когда на обсуждение учёного совета вынесли доклад Кривулина, Юрий Иванович уже находился в сумасшедшем доме в Косине. Совет, тем не менее, установил правоту Бежина и запретил Хвалынцеву практику избавления от зависимостей.
Воронков чисто из любопытства спросил, что это был за клиент, из-за которого поссорились кузены, Угрюмов его имя вспомнить не смог, добавив, что и в документах учёного совета оно не упоминалось по этическим соображениям, но подсказал, что должен помнить Кривулин, раз уж он плотно тем делом занимался. Что ж, время, чтобы вернуться в институт и застать там всех на месте, ещё оставалось, вот мы туда и двинулись.
По прибытии мы сразу попали на совещание, что проводил Кривулин с Эммой и Чадским. Собрались они по инициативе Эммы, поставившей вопрос о переводе Бежина из сумасшедшего дома в институтскую лечебницу. Посоветовавшись по телефону с Денневитцем, Воронков объявил присутствующим, что это дело сугубо институтское и ни он, ни Карл Фёдорович вмешиваться в него не станут, после чего Кривулин утвердил предложение Эммы, поставив перед нею и Чадским задачу обеспечить неразглашение неприглядных обстоятельств истории Бежина.
— Сергей Юрьевич, — обратился к директору Воронков, когда Эмма и Чадский покинули кабинет, — а не помните ли вы имя клиента, из-за которого поссорились Бежин и Хвалынцев?
— Помню, конечно, — отозвался Кривулин. — Яковлев, Василий Христофорович Яковлев. А в чём дело? — вопрос, надо полагать, был вызван изумлением, написанным на наших с Воронковым лицах…
Глава 29
Прошлогодний снег
— Вот, значит, как⁈ — только и смог сказать надворный советник Денневитц, выслушав нас с Воронковым. На какое-то время Карл Фёдорович задумался, мы молчали, проникшись важностью движения начальственных мыслей по неведомым нам путям, и с некоторым трепетом ожидая излияния на нас начальственной же мудрости.
Долго ждать не пришлось, и результаты своих раздумий Денневитц вывалил в виде вполне толковых распоряжений, пусть на наш с тёзкой взгляд их исполнение и для нас с ним, и для Воронкова станет задачей не из лёгких.
— Необходимо проверить весь этот список, что нашли у Хвалынцева — что за люди, чем занимаются и всё прочее. Это, Дмитрий Антонович, по вашей части, — так, чем, интересно, загрузит Карл Фёдорович дворянина Елисеева?
— Вы, Виктор Михайлович, попросите от моего имени Эмму Витольдовну как можно скорее привести этого Бежина в приличное состояние. От себя тоже попросите, хорошо попросите, как следует, и помогите ей, если понадобится. Из Бежина нужно выудить всё, что он знает о Яковлеве, они с ним, насколько я понял, были знакомы. Сергею Юрьевичу и Александру Андреевичу я с утра позвоню, скажу им, чтобы оказывали вам с Эммой Витольдовной любую помощь, какая понадобится. Впрочем, ей, пожалуй, я тоже позвоню. Самому Бежину, если посчитаете это полезным, обещайте всяческое содействие в его возвращении к нормальной жизни, я найду способы таковое оказать. Быстрее управитесь — быстрее попадёте в Покров, и с родными повидаетесь, и Греков выяснит, кто и с кем оттуда связывается.
В общем, активировал Карл Фёдорович тёзкину мотивацию, на всю катушку активировал. Да и не только тёзкину, мою собственную тоже — что-то стал я замечать, что встречи с Эммой приятны мне не только их постельной составляющей… Ладно, толку с того всё равно чуть.
А вот какого чёрта понесло Яковлева в Михайловский институт, это вопрос интересный… Вот что хотите делайте, но желание бросить пить и курить лично мне представляется тут не причиной, а поводом. Так что вопрос надо поставить иначе: какого чёрта Яковлеву в институте понадобилось? С какой истинной целью он пришёл к Бежину, а потом к Хвалынцеву? Эх, не догадались мы с тёзкой поинтересоваться, когда именно Бежин с Хвалынцевым не поделили заработки на Яковлеве! Ну да ничего, ещё поинтересуемся, обязательно поинтересуемся.
Вообще, чего-то такого я и ждал. Нет, упоминание Яковлева стало неожиданностью и для меня, не только тёзка и Воронков были тогда ошарашены, но вот всё же как чувствовал, подкарауливает нас какой-то неожиданный и даже непредсказуемый оборот, если не за ближайшим углом, так уж точно за следующим. Вот и дочувствовался… Кстати, оборот этот лично я рассматривал как неслыханное везение, и тёзка тут полностью со мной соглашался. А что, какие-то концы этого Яковлева должны остаться, хоть в памяти Бежина, хоть в его записях. О, кстати о записях — их же отправили в институтский архив, вот и поднимем. Опять же, отпуск тёзке светит,