Услышав такое, вспыхнула возмущением и тут же осеклась, ощутив, как в душе разливается горечь. Нет, мой дракон все еще был со мной. Я ощущала его присутствие, смотрела через его глаза на этот мир, но... Он слабел так же, как и моя магия.
Совершив однажды оборот, я более не могла его повторить. Не хватало сил... Сжав ладонь в кулак, укусила фалангу указательного пальца, чтобы не расплакаться.
— Выпускай ее! Привяжи к дереву веревку и на шею петлю накинь, чтобы бежать не вздумала.
От этих слов душа заледенела. Шаги. Кто-то запрыгнул на повозку. Мне хорошо было видно старые грубые сапоги из мягкой кожи. У клетки остановился мужчина и присел на корточки. В поле моего зрения оказалось его лицо. Грубое, в щербинках. На губе глубокий шрам. Но страшным его делало не это — а глаза. А вернее, взгляд — жестокий, холодный, расчётливый. И если уж откровенно, то мертвый.
Он усмехнулся, обнажая крупные желтые клыки.
— А может нам не продавать тебя? — Он просунул руку между ребер решетки и, выдернув кулак из моего рта, сжал подбородок. — Красивая. Этого у вас, высокородных, не отнять. Еще, поди, и чистенькая. Жаль, что очень уж быстро становитесь потаскушками и идете по рукам.
Я собиралась с силами, хотела ответить ему, но не могла. Тело пробивала мелкая дрожь.
— Молчишь? — Он издевательски приподнял бровь. — Ну хотя бы не истеричка. В этот раз нам повезло. Твою предшественницу, визжащую магичку, пришлось удавить как котенка. Эта курва всю дорогу вопила, как умалишенная. Даже кляпы не спасали. Не выдержали. В канаве ее притопили, прямо мордой в лужу глубокую окунули, чтобы она, наконец, умолкла. Баба тупая! — Он сплюнул и снова уставился на меня. — Интересно, много ли за тебя дадут на невольничьем рынке? Как считаешь?
Я продолжала молчать, внутренне содрогаясь, представляя свое ближайшее будущее.
— Ну, что ты там с бабой милуешься? — гаркнул кто-то сзади. — Половина колеса увязла. Тащи ее оттуда. Или сдохла? Что-то все молчит.
— А эта умнее предыдущих оказалась, — захохотал щербатый. — Цены кобылице не будет.
— Да, если бы за нее дали, как за лошадь, я был бы рад! — проговоривший это прошел вдоль телеги и дернул ее за борт. — Гадство, а? Что за погода!
Щелкнул тяжелый замок на двери решетки, и меня, грубо схватив за плечо, выволокли наружу. Я не сопротивлялась. Понимала, что даже если и сбегу, то сколько протяну одна в лесу? Кто ездит по этим разбитым дорогам в глухих дебрях?
Хорошие люди? Добросовестные крестьяне?
Как бы не так! А эти хотя бы не трогали физически. Берегли товар.
Меня протащили по доскам и, как тряпичную куклу, сбросили в грязь. Упав на колени, я тряхнула головой и поднялась. Расправила на себе тряпку, в которую превратилось мое платье, и сама пошла к ближайшему дереву, выбирая место почище и посуше.
— Ты смотри гордая какая! — прилетело мне в спину.
В следующее мгновение через мою голову пропустили удавку и дернули. Испугавшись, я вцепилась пальцами в веревку, что только позабавило разбойников.
Получив еще и болезненный толчок в спину, я пробежала несколько шагов вперед и схватилась за ствол дерева.
Ярость просто клокотала в душе, только проку от нее было никакого. Начну орать или рыдать — прирежут. Или утопят. Луж здесь хватало. Они уже свой навар получили, продав карету и скинув торгашам, направляющимся в Северные фьефы, мои вещи. Дорожный сундук вместе с одеялами и подушками быстро ушел. И, судя по довольным рожам разбойников, получили они больше, чем рассчитывали.
Упав на колени, я прижалась лбом к неровной коре осины. Выдохнув, зажмурилась. Теперь я точно знала, что хуже быть может всегда, и не стоит дразнить этой фразой богов.
— Разгружай телегу до конца. Колесо повреждено. Засохнем мы здесь на пару дней. Разводите костер. И девку покормите! С дохлой мы ничего не поимеем.
Через минуту мне в ноги бросили несколько сухарей. Взглянув на них, не пошевелилась. Нет, есть хотелось ужасно, но... Я не могла себя заставить протянуть руку и взять еду с земли.
Еще не отчаялась настолько. Развернувшись, села, вытянув ноги и, подняв голову, уставилась на серое небо. Капли дождя попадали на мое лицо, медленно стекая. Так было уже однажды, когда, устав бежать, я так же упала под дерево и смотрела ввысь, надеясь, что помощь придет оттуда. На моих руках тихо лежала Сабрина. Сестренка будто понимала, что плакать никак нельзя, она лишь недовольно кряхтела, когда холодный дождик попадал на ее щечки...
Глава 13
Время. Как порой оно медлительно. На землю только опустились первые сумерки, а холодно было так, что душа леденела. Я сидела, не шевелясь, и наблюдала за разбойниками. Суетливые, грубые и преисполненные ненавистью и желчью, даже друг с другом. Они постоянно кричали и толкались.
А уж когда принялись вытягивать телегу из грязи, так и вовсе чуть не передрались.
Мерзкие псины, все как один!
Когда стало понятно, что эта повозка точно ближайшие дни никуда не поедет, часть банды, включая малочисленных женщин, просто забрались на вторую и уехали. И плевать им было на мучения остальных. Еще и позубоскалили на прощанье.
Дождь прекратился, но усилился ветер. Он зло бросал мне в лицо крупинки пыли, нагоняя стужу. Забирался под влажный подол платья. От его прикосновений по коже пробегали мурашки, приподнимая волоски.
Чихнув, я утерла ладонью потекший нос. Один из перевертышей обернулся на меня и зло усмехнулся. У него, детины здоровенной да косматой, укутанной в теплый плащ, и мысли не возникло дать мне хотя бы плед.
Мерзавец!
Смолчав, я отвернулась. Самой просить? У этих?! Нет!
Я знала, что ничего они мне не дадут, только поглумятся, жестоко унижая. А гордость — это единственное, что сейчас у меня осталось. За нее и держалась. Само собой, я осознавала, что могу и не пережить эту или последующую ночь. Просто замерзну. Но хотя бы умру, не ползая в ногах у отребья.
Перед глазами встал образ матери. Она была сильной и очень гордой. Нет, лица я не помнила. Слишком уж маленькой была... Но характер... Да. Я бы хотела походить на нее. Уж она смерти и прочих мелких неприятностей не боялась.