— Надо магнитофон принести для жесткача, — прогудел Чабанов. — Рок или металл врубить. Он дает сил.
— Миа кульпа. То есть моя вина, — сказал Илья. — В следующий раз его возьму. И «Металлику».
— Лучше Эй-си/ди-си, — предложил Чабанов.
— Отставить! — прикрикнул я. — С музыкой разберемся. Итак, разминка. Повторяем за мной.
Я встал в начало строя, и мы начали с бега медленно, затем — ускоряясь, потом — поднимая колени и с захлестом, выпрыгиваньями и ускорениями. После — гусиный шаг, выпады. Перемещения в упорах на руках. Когда все разогрелись, начался ад.
В принципе, то же, что и всегда, но выше темп и интервалы для отдыха короче. Я сам еле держался, на последнем круге отжиманий готов был упасть лицом на мат, как это сделали Кабанов, Алиса и Лихолетова, но меня мотивировали маленький и упорный Ян и Гаечка. Ее лицо было красным, на носу повисла капля пота, руки дрожали, но она не сдавалась: отжаться — хлопок, отжаться — хлопок.
Рядом со мной лежали электронные часы с секундомером. Время вышло, я свистнул в свисток и объявил следующее упражнение.
Закончили мы на десять минут раньше, чем обычно, чтобы мне успели сдать деньги на закупку товара. Но нагрузки хватило с головой. Все, даже Рамиль, еле тащились в раздевалку, но у всех горели глаза.
— Круто, — подбадривал я друзей. — Думаю, в школе только мы так можем. И не только так. Если кто дорвется, хана ему. Мы — сила!
— Воля и разум! — в некоем подобии религиозного экстаза воскликнул Рамиль, все грянули хором.
Я продолжил накачку:
— Вспомните, какими мы были. Шарахались от каждой тени. А в сентябре пришли и…
— Раком всех поставили! — крикнул Рамиль. — Что нам какие-то заводские, они далеко.
Когда все переоделись, Димоны и Кабанов сдали деньги мне под роспись, я пообещал выдать им товар завтра на базе из того, что остался от Игоря, воссоединившегося с отцом. Потом постучались Алиса с Гаечкой, тоже сдали деньги, и мы выдвинулись из школы, поблагодарив сторожиху, которая, бормоча под нос, начала все за нами закрывать.
Школьный двор освещался единственным фонарем над входной дверью. Было пустынно и гулко. Обернувшись, я смотрел, как в стеклах галереи отдаляются от школы наши отражения.
Осталось взять куски арматуры, спрятанные в кустах сирени, преодолеть узкую дорожку, выскользнуть мимо курилки на дорогу — и мы разойдемся по домам.
Каково же было наше удивление, когда из курилки нам наперерез метнулись темные силуэты и преградили дорогу. Их было семеро. Меньше, чем нас, но они старше и мощнее, а у нас хороших бойцов шестеро, включая Гаечку. Борис, Алиса и Ян сильно легкие. Лихолетова ленивая и мало чему научилась.
— Ян, Алиса, Боря — назад, — распорядился я, сжимая прут арматуры.
Бросило в жар. Первая моя уличная драка. Но как заводские осмелились ночью сунуться в чужой район⁈ Выходит, свои нас списали?
Глава 4
Братья навек
От группы противника отделился двухметровый детина, шагнул вперед. Справлюсь ли с таким здоровяком? Если он подготовленный, то вряд ли, если обычный дворовый, шанс есть. Но главное, газовый пистолет против такой толпы неэффективен. Задвинув за спину Илью, я тоже сделал шаг навстречу, сгруппировался, приготовился отражать нападение. Позади полукругом выстроились наши.
И вдруг здоровяк примирительно поднял руки.
— Не кипешуй, пацан. Свои.
— Хрена се свои, — буркнул Рамиль, все стремящийся вырваться на передовую.
Здоровяк указал на него пальцем.
— Это твой косяк, черный, своих не знать.
В голосе здоровяка прозвучала обида. Я закрыл глаза, предвидя, что сейчас Меликов разорется, начнет оскорблять парламентера, и случится замес.
Но у Рамиля хватило ума не быковать. Здоровяк повернулся в профиль, и до меня дошло, кто это: Егор Алтанбаев. Самопровозглашенный смотрящий, кумир босоты нашего района.
— Егор, темно же ведь, и ты спиной к свету, откуда нам знать, что это ты.
Этого не было видно, но откуда-то я знал, что Алтанбаев улыбается. За спиной зашушукались, и я отдал арматуру Илье — в знак мирных намерений. Алтанбаев протянул граблю, я пожал ее, представился.
— Мартынов.
— Да знаю я, кто ты. Тот самый жирный, который Зяму нахлобучил. А я ему тогда не поверил.
Обернувшись, он дал подзатыльник самому мелкому, очевидно, Зяме. Я подумал, что раз ему с ментенышем ручкаться не западло, значит, братва признала, что менты отдельно, а наша команда отдельно. А может, на мой авторитет сработало, что отец ушел из семьи.
— По какому вопросу? — спросил я, хотя сам уже догадывался.
— На тебя был наезд, — предъявил Алтанбаев. — С хера ли на такого — наезд?
По идее, я должен был обидеться на его слова. Но мысли были о другом. Если знает он, то знают все, в том числе менты и мой отец, но — тишина. Почему? Может, они и причина наезда им известна?
— Я сам пытаюсь это выяснить. Как выясню — скажу.
Алтанбаев не ожидал такого ответа, и в башке у него заискрило, он почесал в затылке.
— Тебе ниче не предъявили? — удивился он.
— Предъявили беспредел.
Запрокинув голову, Алтанбаев заржал, указал на меня пальцем. Его прихлебатели поняли: можно, и грянули хохотом.
— В натуре? — Алтанбаев хлопнул себя по ляжкам.
— В натуре. Металлисты попытались выяснить, кто предъявил и почему. Огребли.
— Херово, блин, — констатировал он, обернулся к своей банде. — Не по понятиям на нашего наехали, так?
Все согласились. Алтанбаев подошел и положил руку мне на плечо, проговорил, дохнув застоявшимся сигаретным дымом:
— Вижу, пацан ты нормальный. Вижу, наезд гнилой. А мы своих в обиду не даем. Че за дела, когда гниды какие-то заводские будут почем зря наших, николаевских, щемить!
Прихлебатели согласно загудели, как пчелы на цветущей сирени. Ну, или мухи на… росянке. Прищурившись, я спросил:
— Не понял, ты за меня подписываешься?
В стволе мозга Алтанбаева заворочался первозданный территориальный инстинкт, овладел парнем, отключил инстинкт самосохранения, размножения и прочие