Ближе к ночи позвонил Каналья, отчитался, что все закупил, завтра — плановый ремонт. Спросил, какие у меня планы на выходные, я ответил, что работаю с Василием, ему намного лучше, а всю следующую неделю машина у мента, который напарник отчима. В субботу же состыкую мукомольный с заводом ЖБИ, при личной встрече с директором. До чего же жаль замдира! Молодой мужик, жить ему и жить!
* * *
В пятницу выдалась не по-зимнему солнечная и теплая погода. К шелковице я шел с Наташкой, которая была мрачнее тучи, потому что Андрей больше так и не позвонил. Как я и думал, она собралась включать заднюю.
— Зря я вчера так на него наехала. У человека горе, мама умерла. Какая-никакая, а она его мать. А вместо поддержки — «соберись, тряпка». Он-то не знает, что я пережила, наговорить чего угодно можно.
Ответил я нейтрально:
— У всех моих проблем две причины: зря я промолчал и зря я растрынделся.
Наташка грустно улыбнулась. Сейчас меня подмывало растрындеться, и я не сдержался. Точнее, взрослый во мне пробудился и заполнил все своим видением.
— Нат, Андрей, да, хороший честный человек и талантливый декоратор. Уверен, он умный, понятный, с ним спокойно, и он тебя точно любит. Да, несмотря ни на что — любит, просто он немного не в себе сейчас. Проблема в другом.
Я взял паузу, а в голове вертелась песня из будущего: «Du hast mich gefragt», du hast mich gefragt…'
— Есть люди, которые не держат удар. Их будут бить — а они свернутся калачиком и станут терпеть побои. Андрей не просто не держит удар, а подзатыльник отправляет его в нокаут. И вот когда он нокауте, драться придется тебе: и за себя, и за него, и за ваших детей. Когда любовь-морковь, тебе кажется, что это мелочи, и ты потянешь. Но потом любовь утихает, ситуации повторяются, и ты понимаешь, что ни фига ты не тянешь. А еще проблема знаешь в чем?
— В возрасте, знаю.
— Нет. В векторах движения. Тебе надо вперед, а ему надо не двигаться с места, потому что может что-то случиться страшное. Понимаешь?
— Откуда ты это все знаешь? — поморщилась она. — Как-то ты подозрительно много всего знаешь. И что мне делать? Бросать его? Но я… не могу, — она приложила руку к сердцу. — Понимаю, что это неправильно, но — не могу, и все тут. И если он придет, я не знаю… Не смогу его прогнать.
— Это я тоже понимаю, потому не даю тебе советов. Ты все равно сделаешь, как велит сердце. Пойдем со мной? С ребятами пообщаешься. Через месяц Яна кладут на обследование, а потом — на операцию, будут восстанавливать зрение.
— Очень круто! — сказала она без выражения.
Возле шелковицы нас ждали Рамиль, Илья, Ян и Алиса.
— Саша заболела, — отчиталась она. — Грипп. Все поболели. Вроде школу собираются закрыть на карантин.
— Это будет здорово! — улыбнулся я и подумал, что тогда я запросто могу начать стройку, пока — заложу фундамент. Но он нужен и для забора, и для двух домов. Работы немерено, по-хорошему, нужны две бригады по два-три человека.
В первую очередь я решил строить котельную с примыкающим помещением, где можно жить круглогодично — чтобы на стройке всегда кто-то был, и материалы не растащили. Летом сам поживу, Лаки туда перетащу, буду его воспитывать.
— Димоны, — принялся загибать пальцы я. — Саша. Лихолетова, Кабанов, Памфилов?
— Массовый падеж, — сказала Наташка. — У меня в классе то же самое. Хочу на карантин.
Если бы был Памфилов, он наверняка стал бы бегать вокруг и скандировать, вскидывая кулак: «Ка-ран-тин! Ка-ран-тин!»
Рамиль сказал:
— Мановар, кстати, поправился, но заболел.
— Хорошо сказал! — Наташка показала «класс».
Я посмотрел на припарковавшуюся возле школы «копейку», оттуда выпорхнула Анечка Ниженко и, воровато озираясь, побежала в школу. Машина проехала мимо нашего места встречи. Я кивнул на тачку и сказал:
— Ниженки машину купили?
— Какие Ниженки, — фыркнула Наташка, — это Педо, озабоченный дед. Он там дальше, возле остановки часто стоит, девок клеит.
Выпорхнувшую из машины Анечку никто не заметил, ну и слава богу.
— Школьниц? — вытаращил глаза Илья. — Дед?
Наташка со знанием дела ответила:
— Ну да. У него есть бабло, он девкам бананы покупает, колбасу, шоколадки импортные. Шампанским поит, на сигареты и колготки дает.
— Откуда такая информация? — насторожился я.
— Я не проститутка! — зашипела сестра. — Девки рассказывали, он третий год тут трется.
— Ага, — кивнула Алиса. — Все девчонки про него знают. Мы только машину видим — убегаем. И мелкие тоже. Говорят, с ним ваша Фадеева трахается.
— Фу, — сказал Ян и отвернулся.
— А родители куда смотрят? — возмутился я. — Директор на что? Третий год он тут, и никто его не гоняет?
Алиса и Наташка переглянулись. Парни просто хлопали глазами. Похоже, это девчоночья запретная тема, одна из тех, о которых не говорят с родителями, вот они и не жалуются. А парни-то и не в курсе! Тем более, педофил насильно никого никуда не тащит, соблазняет едой… Аж затошнило. Какая гнусность! Мы же не в блокадном Ленинграде, когда люди с голоду пухли! Девочки ложатся под старика за еду и право прокатиться в машине.
— Я поговорю с директором, — пообещал я. — Вообще странно, что никто этим не занимается.
— У него кто-то в ментовке работает, так говорят, — поделилась Наташка. — Не знаю, насколько правда. В общем, с ним боятся связываться.
— А я слышала про бандюков, — сказала Алиса шепотом.
С этим дедом свяжется… точнее, уже связалась наша Ниженко. Она должна забеременеть, потом — родительский гнев, позор на все село, аборт и жизнь под откос. Почему скандал не коснулся педофила, я не помню. И ладно бы Фадеева спала с извращенцем, так мышка Анечка! Впрочем, девочек, не умеющих жить, обманывают первыми.
— Нахлобучим чудовище? — пританцовывая и сверкая глазами, спросил Рамиль.
— Рам, не забывай, что ты на учете, — напомнил я. — Просто напугаем его. Окружим машину, я и еще кто-то в салон сядем, пригрозим ему. Он же не самоубийца, унесет ноги только так.
— И возле другой школы начнет