Поплывшие татуировки на пальцах мне совершенно не понравились, стальные зубы — тоже. Мы с Канальей переглянулись.
Мужичок, игнорируя меня, пожал руку Каналье, представился:
— Юрий Савельевич.
— Очень приятно, — улыбнулся Каналья той улыбкой, которой он одаривает женщин всех возрастов. — Вы так быстро доехали, спасибо. Я на минутку отойду — надо сыну дать указания.
Он кивком предложил мне отойти.
— Планы меняются? — предположил Каналья. — Ты сможешь проследить за погрузкой и транспортировкой машины? Я поторгую, заработаю зарплату. Так будет справедливо, платишь-то ты несоразмерно усилиям. А мужик уж больно подозрительный, похож на сидельца со стажем.
— Именно, — кивнул я и уточнил: — Машину везти в нашу мастерскую?
— Да, будет мне работа на следующий день. Потом встречаемся где?
— Давай в Васильевке, — предложил я. — Надо бабушку проведать. Деньги за аренду у тебя есть. Остальное светить не хочу. Сочтемся вечером!
Мы отправились перегружать мешки в «Зилок», а мне подумалось, как же здорово, что у меня есть Каналья! Единственный взрослый, которому можно доверять. Он был тем самым отцом, которого мне всю жизнь не хватало.
Глава 22
Рейдеры
Перегрузив вместе со мной мешки в «Зил» и накрыв их пленкой, Каналья вытер о себя белые от муки руки и сказал:
— Давай я с тобой дождусь эвакуатор — всяко спокойнее. Сколько, интересно, водитель заломит?
— Тридцать-пятьдесят, — предположил я. — Перегон-то дальний, считай межгород. К тому же тащить надо грузовик, а не легковушку, и на сцепке нельзя. — Спустя пару минут я кое-что вспомнил: — Кстати, я видел на мукомольном серую «девятку».
Но Каналья будто меня не слышал:
— Антона жалко. Мировой был мужик. Уж сколько я народу перевидал, он — просто человечище.
Мы прождали где-то полчаса, пока появился «КрАЗ» с погрузочной платформой и лебедкой. Жаба в моей душе упала в обморок и дернулась, изображая агонию.
Изможденный водитель, тощий и серокожий, высунулся из окошка, окинул взглядом наш «КАМАЗ», черный след протектора, тянущийся по дороге в дальние дали, и выдал заупокойным голосом:
— Как же вам повезло!
Только сейчас Каналья, похоже, осознал, что могло быть намного хуже. Поздоровался, назвал конечный пункт и спросил:
— Сколько возьмешь?
— Время сложное, — принялся оправдываться водитель, отводя взгляд в сторону, и я как-то сразу я догадался, что сверх положенного он не попросит — так реагируют люди, которые стесняются требовать достойную оплату своего труда. — Одной солярки сколько этот крокодил сжирает! А еще обслуживать его, резину менять, расходники, объявление в газету, туда-сюда…
— Да понимаем мы все. Сколько? — повторил я вопрос Канальи.
— Тридцать, — ответил водитель грустно и сделал такое лицо, словно ждал, что его сейчас побьют.
— Годится! — обрадовался я. — Грузим.
Каналья отсчитал мне деньги мелочью, чтобы водитель думал, у меня больше нет. И нет двух миллионов в рюкзаке, я маленькая лошадка, и мне живется несладко.
Началась погрузка. Еще пять минут Каналья простоял с нами, спросил имя водителя, извинившись и сославшись на то, что сына ему оставляет, посмотрел его документы — этого печально человека звали Илья Никитич Таранов — пожелал удачи и распрощался. Затарахтев и задребезжав, грузовик с мукой уехал.
Когда погрузили «КАМАЗ» на платформу и пристроили мопед, эвакуатор тронулся — минут на десять позже Канальи.
И сразу же, грубо, без прелюдий, Таранов начал жаловаться: на тяжелое время, плохие дороги, бессовестный народ, Ельцина и коммунистов, алчных женщин и неблагодарных детей.
Он был квинтэссенцией человеческих несчастий. Наверное, в его присутствии киснет молоко и дохнут чижики. И обручального кольца на пальце нет — у жены скис мозг. Или она успела сбежать?
До чего же человек… душный — какое точное слово! Я слушал его часа полтора, кивал, когда он что-то спрашивал, отвешивал односложные реплики, а сам думал, что мне предстоит неприятный разговор с отчимом о случившемся с «КАМАЗом». По сути, из-за того, что Василий вовремя не поменял расходники, мы чуть не убились и потратили восемьдесят тысяч на эвакуатор и грузовик. Но, с другой, отчим мог на меня и наехать посчитав, что мы обращались с чужой собственностью недостаточно бережно, типа не свое — не жалко.
Ладно, посмотрим. Все равно мы договаривались, что ремонт за наш счет.
Наконец душная поездка закончилось, мы приехали к мастерской. Наблюдая, как сгружают грузовик, частично перекрыв подъезд к гаражу, я поздоровался с выбежавшим навстречу Алишером.
— Обалдеть! — воскликнул он, глянул на «КАМАЗ» и сразу поставил диагноз: — Подшипник?
— Алексей говорит, что да.
Алишер покачал головой. Из гаража выглянул белобрысый парнишка ангельской наружности, совсем юный, и исчез.
— Новенький? — спросил я, глядя на гараж, где он скрылся.
В последнем объявлении я оставил адрес, куда надо обращаться, и пришли двое ребят.
— Это Сергей. Третий день стажируется, — объяснил Алишер. — Голова — во! И руки растут откуда надо. Очень талантливый. Очень.
— Очень рад. Алексей вечером должен приехать. А завтра у него вот, — я кивнул на «КАМАЗ», — срочный ремонт.
Вдвоем с Алишером мы спустили мопед, я расплатился с Ильей Никитичем, и эвакуатор уехал. Алишер положил руку мне на плечо.
— Подожди, я сейчас! — Он рванул в гараж, вернулся с пачкой денег, протянул их мне.
— Возьми.
Я ошалело уставился на деньги, пытаясь вспомнить, откуда они. Вроде Алишер вернул мне те две тысячи, что я ему дал перед ураганом. Или не вернул? Сумма настолько незначительна, что не помню! Видя, что я в растерянности, Алишер освежил мою память:
— Помнишь, ты дал мне две тысячи и напугал жестоким норд-остом? Мне тогда негде было жить и нечего было есть. Я послушал тебя, купил немного еды, нашел закрытую дачу, проник туда — уже когда завывало. И это меня спасло. Здесь десять тысяч. Если бы не те две тысячи, вряд ли мы с тобой разговаривали бы. — Говоря это, он улыбался. — На той даче были панировочные сухари, банка варенья и банка соленых помидор. Это я тоже съел. Когда заработал, нашел хозяев дачи