Чтобы друзья слышали меня, приходилось чуть ли не орать:
— Я чего просил не геройствовать… потому что проблема была локальной…
Мы подошли к дороге, пропустили «жигуль», перебежали ее, и я продолжил, глядя, как ожидающий в стороне Карась увязался за нами.
— То есть можно было вычислить заказчика, поговорить с ним и уладить проблему. Теперь она разрослась в более обширный конфликт, когда кровь за кровь, понимаете? Теперь не только каждый заводской отморозок, но и каждый житель этого района считает своим долгом охотиться на нас, понимаете? Теперь войну быстро не остановить. Соображаете, что вы наделали? Такие конфликты передаются из поколения в поколение, когда никто не помнит, за что ненавидят этого врага. Потому что ненависть — уже традиция.
— Блин, — буркнул Ден и почесал в затылке. — И че теперь делать?
— Ходим тройками, а не поодиночке…
Мы как раз пересекали школьный двор, когда прозвенел звонок на урок, и мы рванули на географию.
Карина была доброй и лишь посмотрела на нас, опаздунов, с укоризной. Денчик рассыпался в извинениях, и она нас простила. А как не простить такую толпу?
Раскладывая по парте учебные предметы, Илья шепнул:
— Есть еще важное. Забыл вчера сказать. Мы поговорили с подозре…
— Каретников! — Карина повысила голос, и Илья смолк, уронил:
— Извините.
Больше он не разговаривал, просто написал в конце своей тетради: «Поговорили с подозреваемыми: Зямой, Афоней, Инной. Никто не знает о покушении, и непохоже, что они врут. Подробности — на большой перемене».
Вот, значит, как: кто-то беспредельничал, а кто-то в сыщиков играл. Что ж, послушаю сыщиков.
Несмотря на плохие новости, на душе стало светлее, потому что нет моей вины в том, что таймер начал обратный отсчет. Просто мы в ответе за тех, кого приручили, что тоже как бы несправедливо, не могу же я их всех за руку водить.
Большой перемены я не дождался, спросил Илью, как только прозвенел звонок с географии:
— И что? Как вы Зяму нашли?
Ощутив недобрый взгляд, я обернулся и увидел, что на меня с презрением смотрит Райко, что-то шепчущий Барановой. Он не дотягивался до ее уха и был вынужден встать на цыпочки. Илья посмотрел, куда и я, и сказал:
— Кстати, с Баранессой тоже говорили. Соберемся в столовой, там и услышишь из первых уст.
Следующим уроком была литература. Как только я вошел в кабинет, где наш класс ждала Вера, я обо всем забыл. Будто солнце — тучи, она разогнала своей улыбкой дурные мысли. Казалось, что Вера улыбалась конкретно мне, аж сердце зачастило, и я покраснел.
Так, стоп! Взрослый, помоги! А то отреагирую слишком бурно, как Карась, и все заметят…
Когда вошел Санек, все захохотали. Не просто красный, а алый, он метнулся за свою парту на галерке. Особенно громко ржали Плям и Заславский.
Начался урок с опроса по предыдущей теме — Верочка выборочно поднимала учеников, чтобы они рассказали выученное наизусть стихотворение Ахматовой о любви. Было стремно, что она выделит меня, спросит первым, но учительница начала с любимицы, юной поэтессы Александры Гайчук, которая поднялась и рассказала «Реквием» с таким надрывом, что у Верочки аж слезы в глазах заблестели.
Потом она вызвала Карася. Класс, заслушавшийся Гаечкиным выступлением, развеселился, помня его бурную реакцию в прошлый раз. Карась встал, вперившись в парту. Неужели не выучил стих, и программу надо обновлять, то есть внушать ему снова? Но нет, она сработала безотказно: бывший лодырь оттарабанил: «Во сне». Восемь строк всего, но для него и это хорошо. Причем Санек очень старался и получил «пятерку».
Любка Желткова наблеяла на «трояк», а потом говорил я, рассказывал стихотворение от мужского лица, глядя Вере в глаза. Она внимательно слушала, склонив голову набок. Потом зааплодировала, как и Гаечке, сразу же потеряла ко мне интерес и вызвала Анечку Ниженко. После ее ответа учительница начала освещать новую тему, а именно — творчество Марины Цветаевой, личности одиозной и неоднозначной, и урок обещал быть интересным.
Благодаря Вере я на целых пятнадцать минут забыл о своих проблемах. Вспомнил, только когда надо было идти в столовую, слушать, как друзья допрашивали подозреваемых.
Глава 2
Подготовка к войне
Когда прозвенел звонок с урока, я нарочито медленно собирал вещи в рюкзак, где припрятано полмиллиона, потому что менее за минуту надо было принять важное решение, от которого зависело слишком многое.
Конфликт с заводскими из личного грозил разрастись в территориальный, когда ходят драться район на район. Потому надо было как можно быстрее до всех донести, кто на кого первым наехал, иначе односельчане нас могут сделать крайними, посчитать, что конфликт развязали мы.
Если события начнут развиваться по худшему сценарию и при глобальном наезде односельчане нас не поддержат, то моих друзей будут гнать все, включая николаевских, как свора псов — лисицу. Друзьям не поможет, даже если они меня предадут. При таком развитии событий спокойно жить можно будет, только если уехать из поселка, но это я могу легко сменить место жительства и перекочевать к деду, остальные — нет.
Но можно сыграть на инстинктах, как делают политики при развязывании междоусобиц и разжигании типа революций.
Все, что для этого нужно — страшный и коварный враг, против которого сплотится народ. А если врага нет или он недостаточно грозен, его надо придумать. И вот когда народ уверовал в этого бабая, делать с людьми можно все, что угодно.
Ну и еще один вариант — послать нафиг друзей и огребать одному. Так ведь они не согласны меня бросить!
Вот только корректно ли втягивать в противостояние весь поселок? Не открутится ли время на таймере назад еще на пару лет? Если так разобраться, все три варианта были неоднозначными и одинаково рискованными.
— Идешь? — торопил меня Илья, склонив голову набок.
Если посоветуюсь с ним, он скажет, что нужно искать союзников. Но — можно ли, если рассматривать ситуацию не изнутри, а сверху?
Решать надо срочно, потому что все уже собрались и ждали меня, чтобы идти в столовую, да и времени на полдник было немного. Гаечка, вон, притопывает от нетерпения, Лихолетова надулась и скрестила руки на необъятной груди.
Димоны, Рамиль, Саня Кабанов, Денчик…
Косись оно все колосись! Плевать, что где-то что-то открутится, если в опасности будут дорогие мне люди. Я