Причину агрессии заводских Каналье выяснить не удалось, зря только пообещал и обнадежил.
Еще новости поступили от бабушки — что Андрюша-наркоман идет на поправку, и его скоро выпишут из больницы. Сразу камень с плеч свалился, потому что я своим вмешательством спровоцировал суицидальный приступ и виновен в его смерти.
Гайде не звонила, я не беспокоил ее. Ей нужно много всего узнать, много с кем поговорить. В понедельник обязательно с ней свяжусь, вдруг она вообще решила не ввязываться в эту авантюру, а я сижу, зря надеюсь.
Также не звонил Евгений по прозвищу Бес, которому я дал задание разнюхать, где можно найти Хмыря, и я все больше склонялся к идее прибегнуть к помощи ментов. В частности — Лялиной. Потому что менты все знают, у них везде информаторы, и никому не придется рисковать.
Яркими штрихами в моей школьной жизни были уроки Веры. Ни на что не надеясь, я просто любовался ею, и на душе становилось тепло. Мы же способны радоваться солнцу, листьям, теплу без желания этим единолично обладать. Вот и я попытаюсь сохранить свое отношение к Вере таким. Она есть — и все. Ее улыбка, ее шутки — все это существует вне моего мира, я могу лишь поглядывать со стороны. Но как же колотилось сердце каждый раз, когда она останавливала на мне взгляд! Я сидел и мечтал об одном: чтобы она меня вызвала и я блеснул знаниями и красноречием. Может быть, тогда…
Каждый раз, когда я мечтал о ней, пробуждалась память взрослого и говорила, что нет ничего ужаснее, чем когда женщина старше мужчины. Когда мне будет сорок, ей — пятьдесят три… А мне нынешнему все это казалось не таким уж фатальным, ведь главное — то, что сейчас. Жить мыслями о неминуемой расплате — все равно, что посвятить молодость зарабатыванию пенсии, которая в итоге окажется унижающей человеческое достоинство.
В среду вечером Боря снова поссорился с отчимом — ровно по тому же поводу, что и в первый раз: ботинки не помыты, в прихожей грязь, на столе бардак. Наученный горьким опытом, брат не огрызался, сидел молча, надеясь, что отчим устанет зудеть, а потом, когда тот начал все больше распаляться, просто заперся в туалете.
Тогда отчим переключился на меня, что я, как старший, не слежу за порядком в доме, никому ни до чего нет дела, и тут свинарник, где ему противно жить. Вот пойдем в армию, там из нас всю дурь выбьют!
Ссориться с ним было никак нельзя. Но, если промолчать — он попутает берега, решит, что имеет право нас строить, и подобные выходки будут повторяться, а нам надо до лета его дотерпеть. Большой дом вряд ли получится построить так быстро, а вот гостевой домик — вполне. Потому, выслушав его, я спокойно сказал:
— Согласен, всем нам вместе жить сложно. У семи нянек дите без глаза — слышали такое? Давайте вы потерпите до лета, а потом мы уйдем, и тут будет чистота.
Отчим выкатил на меня красные от злости глаза. Мама закрылась в спальне и давай там реветь.
— Ты больной совсем⁈ — Отчим постучал себя костяшками по темечку. — Вы же дети!
О, как подмывало сказать, что с детской подачи он теперь миллионер, но я сдержался. Он мог не простить правды.
— И должны слушаться, — кивнул я, загоняя его в тупик, — либо родителей — ладно, согласен, они имеют на это право, потому что дали нам жизнь. Либо того, кто нас содержит, и тут у вас тоже упс, — я развел руками. — Ну, или если бы мы пришли к вам домой, где свои правила. Вы же хотите счастливо жить с мамой?
Он хлопнул глазами пару раз, но говорить я ему не дал:
— Тогда просто не трогайте нас. Не замечайте, а с Борей контактируйте через маму. И давайте не ссориться, это нам обоим невыгодно.
Однако отчим униматься отказывался, потряс пальцем перед моим лицом.
— Ты несовершеннолетний! И никуда не уйдешь! Мать за тебя в ответе…
— Мать — в ответе, — подтвердил я.
— Если ты начудишь, в тюрьму сядет она!
О, как же хотелось загасить этого тупого агрессивного идиота! Интересно, если сцепимся, кто победит?
Отогнав мысль, я с тоской посмотрел за окно, в дождливую черноту. Доказать я ему ничего не смогу, потому что его несет. Молча выслушивать и кивать будет тошно, потому что он в корне неправ и это предательство по отношению к Боре. А значит, это все закончится либо тем, что он мне двинет, а я отвечу, либо наоборот.
Каждое мое слово будет использовано против меня…
Я посмотрел на часы. Восемь вечера. Корректно ли будет явиться к Илье и попросить ключ от базы? Деваться-то некуда, надо где-то переждать. Вот гадство! Почему я потерял бизнес? И что отвечать? Потому что отчиму вожжа под хвост попала?
— Неужели самим не противно в свинарнике жить? — разорялся он. — Ну вот шо, трудно за собой убрать? Просто убрать! Чисто не там, где убирают, а там, где не гадят! Ишь ты, распоясались! Слова не скажи, сразу из дома уходить собираются. Взрослые какие! Деловые! Ноги вам повыдергать.
Делая вид, что не слышу его, я прошел в прихожую к телефону и принялся набирать бабушку. С ней я уже сегодня говорил, она сказала, что кровь из носу нужно что-то особенное, чтобы отправлять деду в Москву. На ум пришел только армянский ларек с его пахлавой и консервированные персики. Может, поговорить с Лейлой, чтобы чурчхел делала? А еще можно возить мед. Ну и орехи. Вино, опять же. Из фруктов в «холодильниках» остались только яблоки и немного винограда. Запасов хватит совсем ненадолго. Максимум, на месяц, а потом до мая деду придется переходить на что-то другое. А в мае начнется клубника, потом черешня, смородина, абрикосы… Армянские так вообще в июне. В общем, дед не пропадет.
А вот я с таким раскладом…
Трубку сняла бабушка, я начал ей рассказывать то, о чем думал только что, и отчим заткнулся. Ушел в спальню, громко хлопнув дверью.
Закончился разговор с бабушкой тем, что она подсчитала