У них тогда ранило только его, а вот третий броневик разнесло на части. Еще четыре взвода машин были выбиты целиком — это японские канонерки, наплевав на мели и мины, все-таки подошли поближе и открыли прицельный огонь. Тем не менее, главное их отряд сделал: прикрыли отход пехоты, выиграли так необходимое время. И, наконец, пришел приказ тоже откатываться назад.
— Лешку убило, — хлюпал носом Мышкин, — когда мы на дорогу выехали. Там японцы все-таки перетащили несколько горных орудий и шрапнелью по нашим — прямой наводкой. Ну, Лешка и предложил шугануть их. Снова наших прикрыли, а потом его… прямо в грудь! Мишка встал на его место! Наводил пушку до самого конца, пока снова не пришел приказ отходить… А потом рухнул и затих. Оказывается, он уже давно был ранен, но терпел. До последнего. У меня сил-то только и хватило их уложить, чтобы по-христиански было, но что дальше делать…
— Ты молодец, — Тюрин сглотнул и сжал плечо молодого механика. — Ты сделал больше, чем вообще было возможно!
Он видел несколько сквозных дыр в броне: в одну так даже ящик со снарядами при желании можно было просунуть. Всё остальное тоже в пробоинах, ни одного целого куска, и то, что они при этом были еще на ходу — вот что было настоящим чудом… В этот момент идущий первым броневик Дроздовского начал замедляться, а потом и вовсе остановился.
Почему? Тюрин подошел поближе к одной из дыр в броне, осмотрелся. Взгляд сразу зацепился за балку, в которой можно было укрыться, а дальше… Всего в полукилометре за ней шла насыпь железной дороги. Одна из тех, по которым должны будут отправиться вперед бронепоезда прорыва.
— Жди! — крикнул Тюрин Мышкину и выпрыгнул из броневика.
Покачнулся, но устоял на ногах, а потом бросился к соседней машине.
— Михаил Гордеевич! — тут тоже все было в дырах, и прапорщик сразу разглядел Дроздовского. Живой.
— Живой! — тот словно прочитал его мысли, улыбнулся, а потом кивнул на все еще трещащий помехами передатчик. — А я вот только с Макаровым говорил.
— И что? Пришлют нам подкрепление? — выдохнул Тюрин, но потом увидел взгляд Дроздовского и напрягся. — Не пришлют?
— Нам подкинут пару туземных рот, они тут рядом и скоро подойдут.
— А артиллерия? Броневики? Поезда?
— Макаров сказал, что может отправить поезд. Он встанет за нами и остановит японцев, вот только…
Тюрин проследил за его взглядом. Там, где шла тахтаревка, еще продолжались работы. Если поезд приедет сейчас, то японцы просто разбомбят дорогу дальше, и тут он и встанет. Вместо того, чтобы помочь в атаке, как должен был!
— Если же мы продержимся хотя бы час, — Дроздовский сжал зубы, — тогда поезд сможет помочь нам на ходу, а потом пойдет дальше уже на основную позицию. Понимаешь?
— Понимаю, — просто ответил Тюрин. — Значит, час… Вроде бы не так уж и много!
И в этот момент из-за дальней сопки показались первые японские части. И как же много их было, как же плотно они шли!
* * *
Хикару Иноуэ чувствовал вкус победы.
Да, начало выдалось не идеальным. Русские что-то заподозрили и начали отходить, потом и часть ледяной тропы разбомбили, заставив наступающие роты идти вброд. И кто знает, сколько людей сляжет, когда начнет спадать атакующий запал… Вот только подобные мелочи не могли остановить настоящего японского солдата. Они ворвались в окопы, отбросили подавленную артиллерией русскую пехоту. Казалось, еще немного, и они задавят врага, разрежут весь правый фланг на части, возьмут в клещи и…
Не получилось. Всего чуть больше десятка русских броневиков все испортили. И ведь Иноуэ специально подтянул пушки, чтобы их выбить или хотя бы отпугнуть, договорился с флотом о поддержке, но… Командиры этих чертовых машин словно забыли, что такое смерть. Обстрел пехоты на переходе, потом подбитые лодки с горными пушками, которые были так нужны для прорыва второй и третьей линий обороны.
Все эти мелочи, одна за другой, привели к тому, передовые части 12-й дивизии рассекли русские порядки, но вот массы, чтобы превратить прорыв в окружение, им уже не хватило. И теперь было только вопросом времени, когда же враг остановится и в очередной раз даст бой… Снова меткий огонь на дистанции, снова гранаты вблизи и снова машины, прущие вперед, когда одной храбрости не хватает, и нужно добавить немного металла.
Иноуэ подошел к одному из подбитых броневиков. Стальная махина, закопченная от взрывов, и лежащие внутри тела. Неожиданно взгляд Хикару остановился на надписи. Белые буквы на боку машины — у них тоже была такая традиция, послания себе и врагу на бортах кораблей. А вот и на суше для них нашлось место.
— Что значат эти буквы? — надпись была неровной, было видно, что ее рисовали в спешке. Возможно, специально перед этим боем. — Что-то вроде «смерть японцам»?
Иноуэ постарался, чтобы презрительное выражение у него на лице смог рассмотреть каждый из офицеров свиты.
— Никак нет, — возразил молодой штабист, лишь недавно переведенный из Токио как раз за знание языков. — Тут написано «мстим за брата»…
В воздухе повисла тишина, и по спине Хикару пробежали мурашки. Почему-то только сейчас он задумался, а что будет, если русские победят? Если будут мстить до самого конца за каждого, кого потеряли на этой войне? Останется ли после этого хоть что-то от его Японии?
— Идем дальше! — он поморщился, загоняя все страхи поглубже, где они не будут мешать, и решительным шагом направился на вершину ближайшей сопки.
Там была еще одна позиция броневиков. Видимо, та самая, с которой один из отрядов начинал этот бой. Целый котлован, усиленный бревнами, опутанный проводами — как же сильно это отличалось от стоящих в голом поле полков в самом начале войны. И снова Хикару пришлось постараться, чтобы взять себя в руки. Дойдя до самого верха и повернувшись на север, он вытащил бинокль и оглядел позиции перед собой.
Поле, узкая гряда невысоких сопок, а потом рокадные дороги и мягкое подбрюшье всей группировки Макарова. Ему лишь бы добраться до него, и он уже никогда не отпустит такую-то добычу.
— Там, впереди… — Иноуэ увидел, как два броневика, все что осталось от стальной группировки на правом фланге, остановились на полпути между ним и его целью.
Неуклюже то ли съехали, то ли свалились в балку, а к