Может, именно потому, что Буров мог оценить в полной мере достоинства и недостатки всякой техники, а может, оттого, что выращенный бабушкой Денис к старикам относился с доверием, рассказал однажды своему знакомцу о Викторе Иннокентьевиче Гонтареве. Вернее, о сигнализации в его доме, установленной фирмой Хвостова еще до прихода туда на работу самого Дениса, дорогущей, наикрутейшей и, как нередко в подобных случаях бывает, довольно капризной. В тот раз накосячили домочадцы Гонтарева, и Хвостова отправили ремонтировать. Бурову Денис рассказал об этом, что называется, к слову, с иронией, дескать, высокая цена еще не гарантия надежности, но у богатых свои причуды.
Денис, конечно же, мечтал о машине. Но у обычного инженера, снимающего к тому же жилье, денег таких не было. Хватило (с учетом одолженного) на мотоцикл – далеко не новый и, как быстро выяснилось, со своими проблемами. Можно было бы найти специализированное СТО, однако Хвостов решил обратиться к Бурову – на удачу, а вдруг?
Анатолий Тимофеевич возился все выходные и даже ночевать остался у Дениса. Тот предложил свой диван, а сам улегся на надувном матрасе. В те два дня они много говорили – обо всем, довольно откровенно, впрочем, рассказывал больше Денис, Буров в основном слушал, правда, поведал о своей дочке, которая много лет жила без него и перед которой виноват. Мотоцикл Буров сделал, а денег не взял. Сказал, есть у него одна идея, и Денис понадобится, причем с большой для себя пользой.
А где-то месяца через два Анатолий Тимофеевич вновь пришел к Хвостову домой, причем с разговором о Гонтареве, о котором высказался в том смысле, что это теперь он солидный бизнесмен, а когда-то обворовал завод, где Буров много лет работал. Впрочем, и сейчас не чист на руку, собирается в чью-то руку дать хорошую взятку аж в миллион долларов. И будет правильно, если никому он ничего не даст, а заберут эти деньги они вдвоем – Буров и Хвостов…
Вера приготовилась слушать про душевные терзания Дениса, почему-то была уверена, что он непременно посвятит ее в свои переживания, сомнения и причины, как дошел до жизни такой, однако Хвостов словно через забор перепрыгнул.
– На Гонтарева Бурову кто-то наводку кинул. Но Буров не сказал – кто. Только сказал, что тому полагаются пятьдесят кусков. Четыреста пятьдесят мне и пятьсот самому Тимофеичу. Мы несколько дней ждали, когда знак дадут. Тимофеич все заранее продумал, про дом и сейф Гонтарева выяснил, видимо, от того, кто наводку кинул. От меня нужен был мотоцикл. На нем по лесным дорогам хорошо добираться, на обычных-то камеры, засветиться могли. Я сначала к себе в Боровушку уехал, а оттуда к назначенному сроку по проселочным дорогам к коттеджу поехал, напрямки там километров пятнадцать. А километра за четыре, у заброшенной трансформаторной будки, Тимофеича подхватил, у него с собой сумка была, а в сумке ящик металлический, явно самопальный, но с кодовым замком. Ну и еще я должен был сигнализацию отключить, не всю полностью, если бы полностью, сигнал в охрану бы пошел, а только в отдельных местах. Я ж говорил, она у Гонтарева навороченная, а значит, всегда дыры можно найти. Ну я для страховки схему-то полностью изучил, она у нас в фирме хранится…
– А что, любой имеет доступ к схемам сигнализации? – усомнилась Вера.
– Ну-у… – неопределенно пожал плечами Хвостов, – если сильно постараться… опять же на схемах нет адресов, только цифры… А я ведь ездил на починку, со схемой работал…
– Ладно, дальше, – кивнула Вера.
– Ну, подъехали мы к участку Гонтарева, со стороны калитки, которая к лесу выходит. Я в кустах мотоцикл спрятал. Снял сигнализацию с калитки, Тимофеич в пару секунд замок вскрыл. Потом так же снял сигналку с двери, которая в подвал ведет, потом через подвал в дом прошли, на второй этаж, где кабинет Гонтарева. Тимофеич лихо замки вскрывал. Ну, ясно дело, все про этот дом знал. А вот с сейфом возился минут десять, правда, я не видел, что он делал, он от меня сейф спиной закрывал, но у него еще и сканер был. В общем, открыли сейф, а там доллары пачками в банковских упаковках и запаяны в полиэтиленовые пакеты. Десять пакетов по десять пачек в каждом. Тимофеич сказал, что в пачке десять тысяч, то есть ровно миллион. Я прямо обалдел – даже не представлял себе, как это выглядит. Тимофеич деньги в ящик сложил, дверцу защелкнул, ящик в сумку положил и мне нести дал. Сумка-то тяжелая была. Тимофеич первым стал выходить, а я… Ну, в общем, черт дернул: в сейфе еще рубли лежали, банковская пачка и россыпью. Я взял и быстро засунул себе за пазуху, а уже на улице, чувствую, выпадут, ну я и переложил в карман, у меня в куртке большой карман был, а в перчатках неудобно было быстро переложить, я перчатку снял, а вот одна купюра и выпала… Я в темноте не заметил. А на следующий день меня взяли… дурака.
– Действительно, дурак, – не стала спорить Вера. – У тебя в руках, считай, были четыреста пятьдесят тысяч долларов, целое состояние, а ты на сто двадцать тысяч рублей позарился.
– Состояние! – фыркнул Хвостов, причем с некоторой даже обидой. – Это знаете, как у голодной собаки перед носом куском мяса помахать и сказать, что она его получит через неделю. А есть-то сейчас хочется. Для меня сто двадцать тысяч рублей – это очень хорошие деньги. А свое состояние я должен был получить только через три года. Я три года отсидел здесь, – Денис кивнул на зарешеченное окно, – а мог горбатиться эти же три года на свободе. И ждать состояния.
– То есть? – не поняла следователь.
– А то и есть, что Тимофеич сказал: в течение трех лет к деньгам прикасаться нельзя. Эти деньги сильно искать будут, и, если мы хоть стольник потратим, можем запалиться. А через три года все рассосется. Но и тогда шиковать нельзя, осторожно пользоваться надо. Но ему-то хорошо было говорить, он деньги не для себя брал, для дочки. А мне для своей жизни… чтобы квартиру купить, бабушку в город перевезти, пожить по-людски…
– Значит, Буров придумал, как подстраховаться: ты деньги прячешь, а он ящик с кодом делает. И взять деньги вы сможете только вместе. Так?
– Так. А если я попробую ящик вскрыть, деньги сгорят, причем буквально. Тимофеич какую-то внутри хитрую штуку придумал, что открыть ящик можно, только код набрав.
– И ты ему поверил?
– А чего ж не поверить? Тимофеич мужик