— Видали мы таких, — бурчал он, наливая себе кваску, — поискрит ещё глазками, поругается на своём, поблажит для приличия на дыбе. А потом ковырнёт ногтем во рту — и туда же, в Преисподнюю, на самом интересном месте. Нет уж, носатый, теперь ты всё расскажешь, — угрожающе протянул он, покосившись через плечо на Георгия.
— Все подохнете, дикари, — прошипел тот неожиданное для священника обещание.
— «Во славу Господа», ты забыл добавить, — издевательски хмыкнул инвалид, отпив квасу. Не оборачиваясь на змею, которой сам вырвал жало.
Вернулись женщины, Домна выскочила в коридор и через миг, ну максимум — два, вернулась с парой молодых девах, с кувшинами и блюдами. Верное решение, аппетит будто и начисто забыл, что обед закончился не так давно.
— Продолжаем, други, — развернул шкуру с чертежом Всеслав. — Про свеев сказ ваш запомнился мне. Пока они там брат с братом собачатся, выясняя, как бы и от Рима золота получить, и от своего народа красного петуха или стрелы́ в бок не поймать, надо бы помочь единоверцам. Значит, пока я в яме загорал, Эрик Стенкильссон повздорил с Эриком Язычником, и как-то так очень удачно случайно вышло, что оба они померли, а на престоле очутился «кроткий и милостивый» Хальстен. Но сидит он на нём, как на кривой лавке, потому что папе римскому в рот и в карман смотрит. А тот собачится с императором Генрихом, который всех девок в окру́ге перепортил, и просит папу развести его с женой, объясняя просьбу не тем, что кобель последний, а тем, что брак заключился под недоброй звездой. Вот же дикий народ-то…
Старики качали бородами, подтверждая сказанное. Князь водил пальцем по карте, перемещаясь южнее.
— В Моравии и Богемии князь Вратислав очень хочет быть королём, но Генрих никак не может определиться, нужно ли ему столько королей. Потому что родственник наш дальний Болеслав, к которому так спешит сейчас Изяслав, тоже корону хочет. Жена у него, у поляка — Вышеслава, дочка Святослава Ярославича, так?
Я, признаться, еле успевал следить за всей этой Санта-Барбарой. Не западная Европа, а коммуналка какая-то: все друг другу или родня, или спят друг с дружкой втихаря. Дурдом настоящий.
— А у Вратислава новая жена — Светослава, внучка Владимира Святославича, — продолжал князь, потерев лицо ладонями. Видимо, тоже устал перечислять родню. — Но чехи на империю больше обижены: и свободой, и землицей, и деньгами жадина-Генрих не балует. Надо помочь родственничку. Глядишь, Болеславу некогда будет сюда к нам наёмников гнать, когда у него сгорит, например, Краков.
Все следили за пальцем над картой так, будто прямо сейчас, по велению Всеславову, запылают города и начнут воевать друг с другом европейские монархи. Да, было бы неплохо, конечно. Но пока так не выходило. Надо было немного помочь князьям-ярлам-королям. И мыслей на этот счёт хватало.
Мне же вся эта лекция-политинформация напомнила песню одного таганского актёра и барда. Там, в песне, один неравнодушный гражданин тоже всем сердцем теснился за разлад и шатания в среде религиозных лидеров того времени, сидя на нарах в Наро-Фоминске. И всё выбрать не мог, за что хвататься: то ли выпить для храбрости да в Италию рвануть, то ли вообще в Тегеран, взяв с собой методичку, чтоб в дороге изучить. Рысь же следил за моим пальцем, что замер на Кракове, с опасно-таинственным узким прищуром. Ну, чисто Руслан Халилов.
— Так, други. Два главных направления мы выбрали: страна свеев и Моравия. Рысь, сколь времени потребно, чтобы два твоих десятка добрались до тех краёв? — уточнил Всеслав, не отрывая взгляда и пальца от точки, что обозначала польский город. Будто бы съёживающийся в тревожном ожидании.
— До Сигтуны седмицы две, это с запасом. До Кракова одну, а то и дён за пять доберутся, — медленно, явно анализируя много неизвестных мне факторов, отвечал Гнат. Ставр кивнул согласно.
— Есть там люди верные? — поднял глаза на друга Всеслав.
— В польских землях найдутся. Даже под самим Краковом есть хуторок один неприметный. Там не то, что десяток, там и сотню по дворам так притаить можно — пока не наступишь, не найдёшь. А на севере, за Колыванью, нет никого, — закончил он, разведя руками.
— Ставр? — взгляд князя переместился на опасного калеку.
Тот не самый лёгкий взор Всеслава выдержал, не моргнув. С его неизвестным пока опытом он, надо думать, с похожим равнодушием и на острие стрелы смотрел бы, в лицо направленной, и на Солнце сквозь петлю на суку, и на топор над плахой.
— Ты в гляделки играть пришёл, или помогать? — рыкнул князь, будто не выдержав. Хотя мне отсюда было ясно — играет. Польстить решил старому убийце, что первым сдался, дескать.
— А ты не рычи на меня, княже, раз одно дело делаем, — спокойно ответил дед, даже, кажется, хрипя меньше обычного. — Мыслю я, народу в горнице много, дух тяжкий. Об том, о чём ты спрашивать затеял, с глазу на глаз бы нам…
— С глазу на глаз я уже с Буривоем толковал, — перебил его Всеслав, но уже гораздо спокойнее. И даже глаз правый прикрыл, будто давая понять мимикой, с кем и как шёл разговор. — И обещал мне волхв, что люди его помогать станут, а не приказы мои обсуждать.
Ставр, да и Юрий с ним вместе, затвердели лицами. С одной стороны — молодой воин выказал неуважение к старому, что было неправильно. С другой — вождь запрещал обсуждать приказы и ждал их исполнения. И спорить с ним было ещё неправильнее.
— Времени мало у нас, дедко Ставр, — продолжал Всеслав. Голос его стал чуть мягче. Но лишь самую малость, только чтоб не скрипеть мокрым пальцем по бычьему пузырю или тупым топором о точило. — Здесь други мои, семья и люди ближние. И когда у сына или жены кто-то начнёт твои тайны выпытывать — значит, никого из нас уж в живых нету. Так что, воин старый, непростой, брось тень на плетень наводить да на воду дуть, ладом отвечай!
Ставр выждал положенные, видимо, несколько секунд, чтобы спешным ответом авторитета своего тайного не подорвать.
— Есть люди и в Сигтуне, и в Упсале, и дальше. Что надумал, княже?
— Да то же самое, о чём с волхвом толковали. Пусть