– Сутки напролет, – вставила Евгения-Жанна.
– Не час и не два точно, – подтвердил Заверин, – и хоть бы хны.
– Надо же, пульт, – восхитился Альберт и потянулся к черной продолговатой штуке, лежащей тут же, у экрана, однако Заверин запретил:
– Я сказал: не трогать ничего.
– Так он в пакете.
– Не трогать!
Соседка все оглядывалась, видно, что завистливо, что так и тянет пощупать, поразнюхать, острый нос по всем углам посовать, но при власти было неловко, она и крепилась. Наталья Кузьминична просто озиралась, чуть слышно причитая:
– Батюшки, что же это? Это ж откуда такое все? Неужто и библиотекари тут столько получают?!
Престарелая Жанна открыла было красную пасть, но Заверин кашлянул, да так выразительно, что ею ни звука не было издано. Андрюха, остановившись на пороге комнаты, тоже любопытствовал.
Большая комната, метров двадцать. И тут шикарный ковер, ноги утопают, как в зыбучих песках, так и тянуло стащить носки, босыми настрадавшимися ногами пройти и рухнуть – ну вот на этот царь-диван.
Невиданная мебель.
Если его разложить да лечь, то вставать будет неохота до самой смерти. Кожаный, приземистый, он, как мягкая неприступная крепость, отгораживал высоченными спинками райский угол. А посреди него, как сказочное озеро, сиял овальный стол под толстым стеклом.
Стенка тоже была, зеркальный шкаф темного дерева, битком набитый добром. Помимо «Грюндига», тут имел место еще японский магнитофон с радио, на две кассеты, куча разнообразных книг и полным-полно чудес фарфорового производства – чашек, тарелок и прочего добра, расписанного грудастыми тетками и дядьками в панталонах на толстых ляжках. Над всем этим как бы парила люстра, огромная, но легкая, воздушная, вся в удивительных висюльках.
Много всякого добра и на золотистых стенах: какие-то портреты в старомодных рамах, нарисованные, и среди них Андрюха не сразу разглядел одно фото. Черно-белое, красиво снятое, точно лицо выступало из тьмы: распущенные темные волосы волнами, на белом лице – черные глаза раковинами, длинная голая шея, в руках роза. Прямо дама пик, как на картах. Только нос толстоват, выражение на лице грустное, между бровей, изогнутых луком, легла глубокая морщина, как прочерченная иглой.
«Это, должно быть, и есть Маргарита», – Андрюха покосился на Наталью Кузьминичну. И подумал о том, что родные сестры часто бывают не похожи.
Девчонка все держала руки на весу, чтобы ни за что не схватиться, и хлопала глазами. Участковый умудрялся одновременно осматривать помещение и втолковывать ей что-то самым успокаивающим образом. Соседи переминались с ноги на ногу. Наконец Альберт спросил, нельзя ли им уже идти, или еще какая-то надобность в них имеется.
– Сейчас все пойдем, – пообещал Заверин, – полсекунды.
И снова пошел рыскать, влез в санузел, покрутился на кухне. Денискин, решив не мешаться, снова вышел в коридор, рассматривая, как тут по уму все сделано. Вот, скажем, по всей небольшой стене от пола до потолка был устроен шкаф, скрывающий все, что обычно валяется под ногами в прихожих. Все аккуратно скрыто за дверьми, лишь одна ниша задернута бамбуковыми занавесками, нарезанными висюльками точно из удочек. Андрюха, бережно раздвинув шуршащую преграду, увидел в этом тайничке не меха-соболя или что там еще может позволить себе библиотекарь за зарплату, а обычные несколько мешков. Потыкав пальцем, Денискин установил, что тут гречка, соль и, пожалуй, горох. И еще один мешок, точнее, пакет, пакетище, литров на семьдесят, полиэтиленовый, до краев набитый отборной воблой. Еще был небольшой посылочный ящик, обернутый бечевкой, со сломанными сургучными нашлепками. Сдвинув фанерку, прикрывающую его сверху, Андрюха увидел какие-то крупные орехи в коричневой и морщинистой скорлупе.
Возникало уважение к хозяйке – женщина и красивая, и запасливая, и предусмотрительная. Богатство богатством, а припасы нужны.
Заверин, подойдя, спросил:
– Что интересного?
– Да так, – Андрюха посторонился, участковый, выловив из пакета одну воблу, задумчиво погнул ей голову туда-сюда, постучал о ладонь и не без сожаления положил обратно. Наталья Кузьминична, увидев ящик из-под посылки, обрадовалась ему, как родному:
– Смотрите, вот! Это моя посылка, я ей отправляла, как раз на старую квартиру. Вот и адрес: Большая Грузинская, видите?
– Видим, видим, – упокоил Денискин, – вот и зря беспокоитесь, сестра ваш подарок с собой перевезла, значит…
Что это значит, он затруднился сообразить, на помощь пришел Заверин:
– …Значит, обид на вас не имела.
– Какие обиды?! Мы в жизни не ссорились!
Тут из комнаты подала голос Евгения-Жанна. На глазах у Заверина она дисциплинированно ничего не трогала, а когда он скрылся, наверняка ощупала все, что вызывало восторг. И диван тоже, поскольку восхитилась им просто до визга, все ходила вокруг него, как коза на привязи, потом и вовсе бухнулась перед ним на коленки и зачем-то заглядывала под диван.
Альберт, присев рядом, спросил:
– Что там?
– А вон.
И Альберт полез было шарить, но Заверин тотчас очутился рядом, первым делом упрекнул:
– Просил же ничего не трогать.
И сам полез шарить под диваном, и выудил находку Жанны – крошечную, как на куклу, невиданную туфельку, бордовую, на маленьком остром каблучке, да еще с пушистым помпоном.
Участковый показал ее Наталье:
– Не знакома обувь?
– Откуда ж?
– Надо думать, что и с другими вещами помочь не сможете, – констатировал Заверин, заворачивая туфлю в газету. Потом зачем-то осмотрел ковер и приказал:
– Покидаем помещение, граждане. Товарищи соседи, позвоню от вас.
– Чего от нас? И тут телефон есть, – начала Евгения-Жанна, но участковый уточнил:
– Я не разрешения спрашиваю, а ставлю в известность, – и, смягчая тон, задушевно попросил: – Не обижайтесь, но еще ваша помощь нужна. Девушка в расстроенных чувствах, ей бы посидеть в тишине, успокоиться. Утешить ее надо, а тут мужики одни, чужие. Какие из нас утешители – грех один. Помогите, Жанночка свет-Ивановна.
И самым элегантным образом припал к ручке. Прошли в квартиру соседей, Евгения-Жанна немедленно уволокла Наталью на кухню и принялась отпаивать чаем. Альберт выставил на тумбочку телефон, Заверин принялся накручивать диск. Денискин, откашлявшись, сказал:
– Капитан Яковлев наказал в любом случае звонить в отделение.
– Да-да. Денис… тьфу, пропасть, Андрюха. Свободен. – И посетовал: – Фамилия у тебя, никак не запомнить.
– Уж какую в детдоме записали – с тем и живу.
– Да, тут уже поздно что-то менять. – Тут на том конце провода ответили, Заверин принялся докладывать обстановку. Закончив, вопросительно глянул на Андрюху: – Ты что, еще здесь?
– Да.
– Не спешишь, что ли?
– Нет.
– Тогда пошли покурим.
У подъезда участковый уселся на скамейку, похлопал по доске:
– Располагайся.
Денискин сел. Заверин глядел вопросительно, Андрюха развел руками:
– Не курю.
– Я тоже вот, почти… Бросаю.
Посидели просто так, без курева. Потом Заверин поинтересовался:
– Кто тебе эта, с косой? Наталья,