– А что он на самом деле украл? – спросил Пратик. – Как это выглядит?
Тихан пожал плечами:
– Не имею ни малейшего представления. Такие знания выходят далеко за рамки возможностей работяги-Корня. Знаю только, что это должно быть найдено. Иначе весь мир обречен на гибель.
В зале воцарилась тишина. Аалийя могла лишь догадываться, как те, кто находился сейчас в Пустошах, все это восприняли.
Тихан поднял ладонь:
– На этом я прекращаю наше общение с остальными. Все теперь в курсе, что нам следует делать. И далее продолжать этот разговор – слишком большой риск.
После долгой паузы разговоры за столом медленно возобновились. Аалийя осталась стоять, глядя на Тихана. И вдруг осознав еще одну важную вещь, подошла к нему, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз.
– Ты больше не открыт для остальных? – спросила она.
– Верно.
Аалийя кивнула:
– У группы в Пустошах есть Ось. И хотя у тебя, как у Корня, нет доступа к необходимым нам знаниям, у нее он может быть.
– Возможно.
– Ты научил Шийю, как заглушать ее эманации, но она остается поврежденной. Есть ли какой-то способ восстановить ее?
– Возможно, – повторил Тихан. – Но я не буду пытаться.
– Почему?
– Она достаточно полезна для остальных и в своем нынешнем состоянии. Такие усилия могут непреднамеренно нанести ей еще больший вред.
Аалийя пристально посмотрела на него, догадываясь, что он не совсем откровенен.
– Похоже, есть и еще одна причина, по которой ты не будешь пытаться восстановить ее… Так в чем же она?
Тихан слегка прикрыл глаза:
– После своего побега ревн-кри не просто выслеживали Спящих, чтобы убить их, – как тот, кто напал на меня. Иногда они и заменяли их. Закапывая ядовитые семена среди Спящих. – Он вздохнул. – И я боюсь, что в своем поврежденном состоянии Шийя…
Аалийя все поняла.
– Она может быть одним из этих ядовитых семян и не помнить об этом.
Тихан снова склонил голову.
Аалийя встревоженно отвернулась к окну, думая о Марише, об этих ядовитых семенах.
«Кто еще может предать нас?»
* * *
Фреллю было о чем поразмыслить, когда он следовал за Пратиком по развалинам Кодекса Бездны. Аалийя поручила Пратику наблюдать за спасением великой библиотеки и взять на себя руководство Дреш’ри. Такое возвышение чааена, по общему мнению годящегося лишь на роль слуги, было воспринято не слишком-то хорошо, но после того, как последние сторонники Зенга были вырваны с корнем и повешены в садах, оставшиеся ученые подчинились ее приказам.
Такими вот небольшими шагами Аалийя стала постепенно менять кастовую структуру клашанцев. Она не осмеливалась разорвать ее слишком быстро, рискуя ввергнуть общество в хаос. Ее усилия привели к тому, что в нижнем городе, где все еще шли восстановительные работы, границы между низшими кастами и имри уже начали понемногу размываться, поскольку и те и другие трудились, опираясь на имперскую гордость и общую цель, что лишь способствовало зарождающимся переменам.
Даже Шайн’ра нашли общий язык с императорской гвардией. Сражаясь плечом к плечу во время попытки переворота, обе группировки прониклись неохотным уважением друг к другу. И хотя отдельные вспышки насилия все еще имели место, они тоже шли на убыль.
И все же, несмотря на такой прогресс, в последнее время Фрелля все больше охватывало беспокойство. Вот почему он и вернулся в библиотеку. С фонарем в руке алхимик продолжил спускаться в глубины Кодекса по центральной винтовой лестнице, оставив Пратика работать наверху. Тяжелый запах гари все сильней шибал ему в нос.
И все же, как это ни удивительно, бо́льшая часть библиотеки осталась нетронутой. Один из уровней целиком чудесным образом избежал пожара, равно как и несколько изолированных островков на других уровнях. Кроме того, у Дреш’ри имелись и свои собственные тайники и стеллажи в их личных покоях или схоляриях. Пратик систематически заносил в каталог все, что уцелело. Это служило напоминанием о том, что даже в самые мрачные времена знания всегда находили способ сохранить себя.
Наконец спустившись по последнему изгибу лестницы, Фрелль достиг самого нижнего уровня этой перевернутой подземной пирамиды. Подняв фонарь повыше, направился к высоким дверям и невольно поморщился, когда вошел во внутреннее святилище за ними. Он мог поклясться, что все еще слышит зловещее пение венинов. Оно буквально въелось ему в череп. Остановившись на пороге, Фрелль убедился, что ни одно из этих изуродованных существ не прячется в тени.
Удовлетворившись увиденным, он спустился по низеньким ступенькам и прошел внутрь.
Пратик уже убрал остатки двух ритуальных костров и кости человека, которого Фрелль швырнул в огонь вместе со священной книгой. Острая боль сожаления пронзила его – не из-за этой причиненной им смерти, а при воспоминании о том, как эти страницы превратились в пепел.
Однако он извлек урок из случившегося. И хотя эта книга была сожжена здесь, ее мудрость могла сохраниться где-то еще.
«И я продолжу искать ее».
Как для того, чтобы вернуть эти знания, так и чтобы искупить вину за уничтожение древнего тома.
Фрелль пересек святилище и подошел к каменной плите в самой его глубине. Поднял фонарь, осветив стену позади нее. Опять показалось, что светящиеся изумрудные прожилки, пронизывающие скалу, исходят от изображения над алтарем, намалеванного сажей и нефтью.
Он вновь уставился на огромную полную луну, поднимающуюся по стене. На ее фоне вырисовывался силуэт огненного зверя с распростертыми крыльями, окаймленный пламенем. Фрелль сосредоточился на его темном всаднике, так же хищно пригнувшемся, как и сам зверь. Глаза всадника были искрами того же зловещего изумруда, светящимися угрозой.
Он вслух произнес имя всадника:
– Царица Теней…
Фрелль слышал рассказы о том, что выпало на долю остальных в Пустошах. Истории об изумрудном огне и безумии, которые вселились в крылатого зверя и его маленькую всадницу.
«Как раз это здесь и изображено?»
Пророчество, начертанное на камне…
Пока он смотрел в эти зловещие глаза, его все больше охватывал страх – наряду с растущим сомнением.
«На верной ли я стороне в этой войне?»
Глава 99
Никс летела верхом на Баашалийе высоко над Америловым морем. После разговора с оставшимися в Венце ей захотелось побыть одной. Она откинулась в седле, которое смастерил для нее Даал. Ее левая голень была все еще в лубке, но через месяц, перед самым зимним солнцестоянием, нога уже почти не болела.
Закрыв глаза, она запела Баашалийе, пока тот, взмахивая крыльями, пронзал клочья светящегося тумана над Приютом. Мелодия была ее собственным творением. Хотя и бессловесно, Никс начала с музыки болот: стрекотания сверчков, разноголосого скрежещущего кваканья бородавчатых жаб и травяных лягушек, плеска и шлепанья змееголовов, силосной отрыжки буйволов… Добавила к ним треск тростника, шелест ветерка в соснах, стук ливня по ровной воде – и, наконец, смех своих братьев, когда они, отталкиваясь шестами от илистого дна, отправлялись на рыбалку.
Когда ее песня высветила воспоминания о доме, Баашалийя присоединился к ней, повторяя за ней припев мягкими нотами и задумчивыми гармоничными созвучиями. Это был и его дом тоже. Она опять слилась с ним – с их общим прошлым, с их общим теплом. Позволила неделям ужаса бесследно исчезнуть и отодвинула в сторону то, что еще только должно было произойти.
В этот момент Никс окончательно забылась, полностью погрузившись в свои воспоминания, – пока порыв воздуха и взбаламученные им клочья тумана не заставили ее выпрямиться в седле.
Даал на своем рааш’ке пристроился рядом с ней. Его уже порядком отросшие волосы трепали его по щекам, глаза блестели.
Он окликнул ее, указав вниз:
– Грейлин! Хочет, чтобы мы спустились! Уже почти пора!
Приподнявшись повыше в седле, Никс взмахом руки подтвердила, что все услышала.
Даал первым устремился к земле, возвращая ее в реальный мир, к ее обязательствам и ответственности. Баашалийя держался прямо за ним, трепеща от радости полета. Она чувствовала между своих бедер гул его довольного ворчания. Часть этого его удовлетворения передалась и ей.
Все они ждали этого дня, избрав в качестве отправной точки день зимнего солнцестояния.
Пока они неслись вниз, Никс смотрела вперед поверх макушки Баашалийи.