«А самое дикое во всей нашей эпопее, – думалось мне, – это то, что никто еще не схохмил насчет подростков с именами Бастилия и Алькатрас, угодивших в тюрягу!»
Сказать по правде, в тот момент мы менее всего были расположены к шуткам. Долго ли мы там находились – с определенностью утверждать сложно, поскольку песочные часы исчезли вместе с моей курткой и всем прочим содержимым ее карманов. Я только прикинул, что остававшиеся нам полчаса уже прошли. Что же касается параши, в ту сторону я вообще старался не смотреть, чтобы она грешным делом не напомнила моему телу о естественных нуждах, которые рано или поздно, хочешь не хочешь, а придется удовлетворять.
И тем не менее, пока я сидел у решетки и предавался горестным размышлениям, со мной начали происходить какие-то весьма странные вещи. Сказать вам правду, я всегда стихийно считал себя бунтовщиком, гордо бросающим вызов системе. Истина же состояла в том, что я был всего-навсего плаксивым ребенком, который закатывал истерики и ломал вещи просто ради того, чтобы причинить боль другим, прежде чем те причинят боль ему. Поняв это, я вновь ощутил отвратительное унижение, и оно оказало на меня весьма специфическое воздействие.
По идее, я должен был превратиться в червяка, напрочь раздавленного стыдом. На деле произошло прямо противоположное.
Осознание моих жизненных ошибок не согнуло меня, а, напротив, заставило поднять голову. Тот факт, что я, оказывается, всю жизнь был дураком и соответственно себя вел, не вверг меня в отчаяние, но заставил улыбнуться собственной ребяческой глупости. И даже полная смена самооценки не вызвала у меня паранойи. Я стал другим – ну и что с того?
Кстати, эта самая паранойя, равно как стыд, горе, чувство незащищенности, как раз и доминировала все предыдущие тринадцать лет моей жизни. Поняв и приняв это, я ощутил внутреннюю свободу и готовность начать от всех этих недостатков избавляться. Нет, конечно, я не совершил скачка к немедленному совершенству, да и всего, что я успел натворить, это не отменяло. Я просто как бы выпрямился, обретая уверенность и силу разобраться с собой, своей жизнью и той ситуацией, в которую все мы влипли.
Я был Смедри. И, даже еще толком не зная, что это в действительности означало, я начал рожать кое-какие светлые мысли.
Поднявшись, я прошел мимо Синга в глубину нашей камеры и присел рядом с Бастилией.
– Бастилия, – шепнул я, – хватит уже нам сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Надо соображать, как будем выбираться отсюда!
Она подняла голову, и я увидел дорожки слез у нее на лице. Я даже моргнул от неожиданности. Отчего она плачет?
– Выбираться? – сказала она. – Ты о чем, Смедри? Мы не можем ничего сделать! Эта камера на то и построена, чтобы удерживать внутри людей вроде тебя или меня.
Я сказал:
– Должен быть способ.
– Я не справилась, – тихо проговорила Бастилия, точно не слыша меня.
– Бастилия, – повторил я с нажимом. – У нас нет времени воду в ступе толочь!
– Да что ты вообще знаешь? – окрысилась она. – Ты всю жизнь окулятором был, а что тебе об этом известно? Ты даже не подозревал. И это называется справедливостью?
Я промолчал. Потом вскинул руку к лицу. Мои очки, конечно, тоже пропали. А я и внимания не обратил.
«Еще бы им не пропасть, – сказал я себе. – Они унесли мою куртку и с ней – линзы следопыта и линзы поджигателя, которые лежали в кармане. А у Синга и Бастилии отняли их линзы воина. Ну и мои линзы окулятора, естественно».
– Ты даже не спохватился, верно? – с горечью спросила Бастилия. – У тебя украли самый могущественный предмет, когда-либо принадлежавший тебе, а ты и не заметил!
– Я только начал их носить, – сказал я. – Всего несколько часов, если на то пошло. Для меня естественнее, когда на носу ничего нет. Я и не проверил, когда очухался здесь.
– Для него естественнее, – передразнила Бастилия. – Ну вот почему именно тебе выпало быть окулятором, Смедри? Почему, а?
– А разве не всем Смедри полагается быть окуляторами? – спросил я. – По крайней мере… ну, этим… наследникам по прямой?
– В большинстве случаев это действительно так, – сказала она. – Но не всегда. А кроме того, на свете полным-полно окуляторов, которые не являются Смедри!
– Это точно, – сказал я, оглядываясь через плечо в сторону комнаты, где предположительно находились Блэкбёрн и мисс Флетчер.
Потом я снова повернулся к Бастилии. Она смотрела на меня с вызовом.
«Вот оно! – сообразил я. – Вот что я упустил из виду!»
– А ты очень хотела им стать, – сказал я. – Окулятором, я имею в виду?
– Не твое дело, Смедри!
Ничего себе не мое, когда это столько всего объясняло.
– Так вот откуда ты знаешь все подробности об аурах, которые видят окуляторы. И это именно ты просекла, что за Линзы применил против нас Блэкбёрн. Представляю, сколько ты занималась, чтобы так много всего узнать.
– А толку-то, – буркнула она и тихо шмыгнула носом. – Я узнала в основном то, что человека не изменить никаким учением, Смедри. Я всегда хотела добиться чего-то, что мне не дано. И самое смешное, Смедри, что меня все поддерживали, все помогали! Мне часто говорили: ты можешь сделаться кем угодно, надо лишь очень-очень постараться, и все получится!.. А в итоге, Смедри, оказалось, что все они лгали. Есть некоторые вещи, которых не изменишь, хоть ты расшибись.
Я молча слушал ее.
– Сколько ни учись, ты не станешь тем, кем не являешься от природы, – тряхнув головой, продолжала Бастилия. – И мне никогда не сделаться окулятором. Придется удовольствоваться той будущностью, которую всегда предсказывала мне мама. Тем, к чему у меня якобы есть способности.
– Что же это за способности? – спросил я.
– Быть воином, – вздохнула она. – Только, по-моему, у меня и с этим полный абзац.
Вы, наверное, уже предвидите, что к концу повествования бедная Бастилия «кое-что поймет». Либо отойдет от снедающей ее горечи, либо сделает вывод, что рановато распрощалась с мечтой.
Вы думаете так потому, что начитались дебильных сказочек о разных типах, которые добились того, что сами сперва считали невозможным. Знаю, знаю я эти «глубокие и пронзительно-трогательные» книженции про поезда и восхождения на высокие горы, а также про маленьких девочек, которые всего добились благодаря непреклонной крепости духа.
Давайте-ка я сразу проясню вот что. Бастилии никогда не стать окулятором. Слышите? Никогда. Это свойство должно сидеть в генах. То есть если ваши предки не были окуляторами, вам ловить нечего. Вот Бастилии