Глава 2
Где-то далеко, на самых задворках сознания, взвыло чувство опасности, но я от него отмахнулся — так хорошо, как сейчас мне не было никогда в жизни. Померкли все воспоминания о Глафире Митрофановне, словно у нас с ней никогда и ничего не было, и она мне была абсолютно чужим человеком.
Да и все остальные чувства отключились, особенно здравый смысл, оставив лишь вожделение и жажду близости с этой прекрасной незнакомкой, так неожиданно появившейся в моей постели. Мы еще даже не приступили к самому-самому, а меня уже с головой накрывало приступами непередаваемого оргазма.
Сейчас я хотел лишь одного, чтобы наша близость продолжалось как можно дольше. А в идеале не прекращалась никогда. Я был готов отдать этой прекрасной незнакомке всё самое ценное, что она захочет, и всё, что у меня имеется. А имелось у меня на данный момент не так уж и много — только собственная жизнь. И я готов был пожертвовать даже ей, чтобы продлить хоть минутку обладания этим чудом, даровавшим мне незабываемое наслаждение.
Каждый поцелуй обнаженной красавицы забрасывал меня буквально на седьмое небо. А прикосновения её разгорячённого и обнаженного тела к моей коже, вызывали настоящий взрыв непередаваемых ощущений, заставляющий меня забыть обо всём на свете, и желать только одного — чтобы она всегда было со мною рядом. Ибо без неё моя жизнь просто теряла всякий смысл.
— Еще! Еще! — шептали мои губы, когда она дарила мне очередной поцелуй, возносивший меня куда-то совсем уж в божественные сферы. Я растворялся в её любви, дышал только для неё, жил лишь одной мыслью — чтобы она всегда находилась рядом…
Я даже не заметил, когда окружающие нас стены будто задрожали, а их очертания стали зыбкими, словно утренний туман. Не заметил и того, как они исказились, надуваясь большим пузырем, из которого в наше тайное место любви вывалился помятый Вольга Богданович.
И лишь когда он схватил за волосы мою вечную любовь, отрывая её от моей груди, я сумел сбросить с себя чудовищное наваждение. Да и то не до конца, потому что в первый же момент, я вскочил на ноги и попытался прийти на помощь моей умопомрачительной незнакомке.
— Не дёргайся, внучок! — резкий окрик мертвеца, подпитанный чудовищной силой, сбил меня с ног, откинув обратно на невесомую перину кровати. — А то зашибу ненароком!
Я задёргался, словно паралитик, пытаясь скинуть с плеч магическое давление старика, прижимающее меня к кровати. Но не тут-то было — сила старика уверенно придавливала меня к перине и подушкам, не давая даже пошевелить рукой. Всё происходящее никак не укладывалось в моей голове, походя на какой-то сюрреалистический сон, или галлюцинацию.
Да и чувствовал я себя так, словно основательно надрался, либо принял что-то сильнодействующее. Голова шла кругом, перед глазами всё плясало, словно я оказался на палубе корабля, попавшего в сильный шторм. Я не мог даже сфокусироваться на старом мертвеце, таскающем за роскошные черные волосы любовь всей моей жизни… Или, всё-таки, не любовь?
Ведь я, так-то, Глашу очень люблю… Или нет? Мысли скакали в моей черепушке, как разгорячённые жеребцы, бросаясь из одно крайности в другую. То меня обуревало неудержимое желание прибить Вольгу Богдановича, продолжающего сражаться с непередаваемо прекрасной обнаженной красоткой, к которой я весьма неровно дышал…
А почему? В голове зашевелились какие-то «посторонние» мысли, кроме вожделения и желания обладать… А ведь я её даже не знаю… И терять голову от посторонних смазливых красоток не привык… Это вообще мне не свойственно… Как же это я так?.. И чем больше я задумывался, тем больше вопросов образовывалось у меня в голове… Такое ощущение, что это вообще был не я…
Пока я тупо размышлял, не в силах сдвинуться с места — я вообще в этот момент ощущал себя немощным простаком, словно у меня дар отняли, дедуля умудрился поставить мою незнакомку на колени, намотав её роскошные волосы на свой сухой костяной кулачок.
Я смутно ощущал, какие могучие силы витали в этот момент в маленькой комнатке, и какая мощная волшба тут творилась. Но вмешаться «в процесс», чтобы помочь старому мертвяку, либо освободить плененную им красавицу, я был совершенно не в состоянии.
К тому же, меня едва не разрывало от противоречивых желаний. Так что, это даже к лучшему, что я представлял сейчас собой настоящую амёбу, поскольку в ином случае я натворил бы таких дело̀в, что потом вовек бы их не расхлебал.
— Попалась, сучка зубастая! — довольно воскликнул мертвяк, оттаскивая девицу за волосы к той самой стене, на которой была нарисована фреска с играющей на гитаре девицей. Однако, на данный момент, никакой девицы на картине не было и в помине! — Ну-ка, лять-перемать, полезай на своё законное место!
Уж, ты ж, твою мать! Я даже дернулся на кровати, только сейчас заметив, каким внушительным набором клыков обзавелась моя недавняя любовь. Да и её смазливая мордашка теперь не выглядела такой уж привлекательной — её настолько исказили злоба и страх, что наведенные на меня чары рухнули в тот же момент.
И я буквально прозрел в одно мгновение — да это же самая настоящая упыриха! Реальный вампир-кровосос! Так она что, и у меня сейчас тоже отсосала, а я и не заметил? Кровушки, конечно — до всего остального, как мне помнится, мы так и не добрались.
Хотя, мне сейчас трудно сказать, что на самом деле было, а чего не было — в памяти образовались настоящие провалы. А кое-что и вовсе моё воображение… Хотя мне так хотелось, чтобы это всё было по-настоящему. Но я теперь понимаю, на что способны эти древние кровососущие твари.
И если уж я — ведьмак седьмого ранга, не устоял против их чар, то об обычных простаках и я вообще молчу. Стоит такому кровососу только свистнуть — и они сами выстроятся в очередь, чтобы напоить своей горячей кровью эту ненасытную тварь. Очень уж незабываемые ощущения она дарит.
И есть у меня подозрение, что если вампир не засасывает свою жертву до смерти, а растягивает удовольствие — то его неоднократная кормёжка вызывает привыкание у невольного донора, как доза для наркомана. Вот, опять меня потянуло к этой зубастой твари — уж слишком мощное наслаждение она умеет «дарить».
— Пощади, князь! — верещала упыриха, пока дедуля свободной рукой что-то вырисовывал на опустевшей фреске. От её ультразвукового визга даже уши закладывало, но Вольгу Богдановича это ни разу не смущало. —