Берта раздосадованно посопела и, как бы извиняясь за свое недовольство, закончила:
- Я на больных-то обиды не имею, маленькая госпожа. Когда человеку худо, многие норовят на других свою боль и обиду слить. А что с болящего возьмёшь? На таких точно что обижаться грех. А вот которые здоровые, да здоровье-то своё по трактирам и пивным расходуют, горше-то обиды и не придумаешь!
Провязав еще несколько рядов, Берта вздохнула, воткнула спицы в клубок и строго заявила:
- Давайте-ка в дом, маленькая госпожа. Вон и солнце уже к закату. Скоро роса выпадет, а холодом вам дышать никак нельзя.
По дому я уже передвигалась самостоятельно и довольно сносно. Особых проблем сиделке не доставляла. И днём она стала уходить на кухню к Брунхильде, чтобы почаёвничать с поварихой от души. Я же, поняв, что из дома меня пока выпускать не будут, решила осмотреть окрестности хотя бы через окна. Выскользнула из комнаты, поднялась по одной из лестниц на второй этаж и, пытаясь не запутаться в сторонах света, распахнула дверь в совсем пустую комнату.
Оконное стекло было настолько пыльным, что рассмотреть сквозь него хоть что-то было почти невозможно. Я с трудом, чуть не ободрав пальцы, отковыряла две проржавевших защелки вверху и внизу рамы и попыталась распахнуть окошко. Однако, сколько я ни толкала деревянный переплет, ничего не получалось.
Досада была велика, но тут я углядела на нижней части рамы две странные ручки. Похожая деревянная рукоятка была у старой, ещё советской картофельной толкушки, что хранилась у меня на даче. Эти две ручки явно не предполагали, что окно открывается наружу или внутрь.
Стряхнув с ладоней чешуйки налипшей от рамы старой краски, я взялась за них и резко дёрнула окно вверх. Краска посыпалась небольшим потоком, зато окно я открыть смогла. Придерживая его одной рукой над головой, я немного высунулась на улицу.
С этой стороны дом смотрел на небольшой сад, где клубилась белой пеной цветков пара яблонь и три нежно-розовые вишни. Видна было куча сгнивших деревяшек, когда-то выкрашенных в белый цвет. Похоже это останки беседки. На трёх огороженных темно-красным кирпичом круглых клумбах радостно зеленела сорная трава. Забор, охватывающий небольшой садик, наполовину прогнил, а на вторую половину светил оторванным досками.
***
А вот за нашим забором шел чужой: из старого, чуть замшелого кирпича. За ним открывался примерно такой же сад, как и мой, только аккуратно ухоженный. Над черной вскопанной землей гнулась какая-то женщина в белом чепце, высаживая на клумбы из низенького ящичка маленькие зеленые кустики.
Деревьев у соседей было побольше, и выглядели они гораздо более ухоженными: стволы побелены, а сухих или подмороженных веток не видно вовсе. Да и сам дом выглядел гораздо приличнее: два этажа из сероватого камня, коричнево-красная черепица, ярко поблескивающие на солнце отмытые стекла, а свежевыкрашенные рамы сияют снежной белизной.
Пройдя несколько метров по тёмному коридорчику и свернув к следующей двери, я уже знала, что делать. В этой комнате было два окна, и я торопливо распечатала правое. Здесь на подоконнике лежали две совершенно одинаковые крепенькие дощечки с металлическими рогулькам сверху. Я быстро сообразила, для чего это приспособление: уперев широкий конец дощечки в подоконник, рогулькой я подпёрла раму. Теперь она не упадёт сама собой, и я могу глазеть на улицу сколько мне угодно.
У этих соседей дом был тоже побольше и побогаче, чем в котором сейчас жила я. Во дворе даже устроены качели. И сейчас, в эти минуты, молодая женщина там развлекала пухленькую хорошенькую малышку. На девочке было светло-голубое ситцевое платьишко, а в светлых волосах небольшой бант из голубой атласной ленты. Рядом с качелями на траве валялся и потягивался крупный рыжий кот.
Примерно такую же картину я рассмотрела через окно в другом торце дома. Все вокруг было так пасторально и мило, что страхи мои немножко утихли. Может быть, тут так и живут: без проблем, ссор и скандалов? Этакая полудеревенская вольница с добрыми соседями?
С первого этажа раздался голос Берты:
– Маленькая госпожа, обедать пора! Вы где есть-то?!
Я торопливо спустилась вниз, не желая привлекать внимание к своим розыскам. Тем более я и не смогла бы объяснить, что именно искала.
– Кушать садитесь, госпожа баронетта, – недовольно пробурчала сиделка. – Ишь какая! Только я на минутку отошла, сейчас давай лезть, куда не нужно…
– Берта, не ворчи, мне просто скучно сидеть без дела.
– Без дела – грех, – подтвердила сиделка, ставя передо мной миску с густой похлёбкой и небольшие пресные хлебцы, которые мне уже поднадоели. – Без дела – и Господь осудит! А вы бы, маленькая госпожа, добро свое перебрали. Всегда найдётся, что заштопать. Вот и дело вам будет! Или бы вот хоть молитвенник открыли! Тоже пользительное дело. А ходить, где не звали, не надобно! А сейчас кушайте.
– А где мой молитвенник, Берта?
– Так думаю, что в ваших сундуках и лежит. Быть того не может, чтобы прислуга не положила к белью и одежде самое-то главное! Вон в углу комнаты дверь. После еды посмотрите. Оба ваши сундука там и стоят.
Сундуки я нашла и тщательно пересмотрела всё, что там есть. Действительно, нашла старенький молитвенник, рукописный и переплетённый потертой