На крыльце, кроме лакея, открывающего дверь, стояла ещё и величественная дама, укутанная в роскошную меховую шубу и сурово оглядывающая вновь прибывших. Дождавшись, пока благотворительниц соберётся основательная группа, она кивнула лакею и позволила впустить нас внутрь. Дальше холла мы в этот раз не прошли. Дама, представившаяся госпожой Альбертиной, строгим голосом наговорила нам правила посещения данного мероприятия:
- …и никаких веселых песенок! Дозволяются только тихие молитвы и негромкие разговоры по работе! Еду приносить с собой строжайше запрещено! Всё необходимое для поста будет предоставлено вам с герцогской кухни по милости госпожи Элеоноры фон Рогерт. За нарушение правил виновные будут немедленно удалены, и об их поведении донесут священникам. Так что нарушительниц ждёт строгая епитимья и осуждение благородных соседей…
Будущие благотворительницы не столько слушали строгие наставления госпожи Альбертины, сколько с интересом косились друг на друга, явно выбирая, с кем рядом удобнее будет провести эти дни. В толпе отчётливо выделились несколько пожилых матрон, которые не только держались вместе и производили впечатление уже опытных участниц, но и несколько пренебрежительно поглядывали на более молодых женщин. По их поведению каждый бы догадался, что дамы эти участвуют в благотворительной акции не первый раз и чувствуют себя завсегдатаями. Тем более что они всячески подчеркивали этот момент. Одна из них даже удостоилась любезного приветствия от госпожи Альбертины:
- Рада видеть вас здесь, госпожа Розалия. Надеюсь, вы своим примером покажете новеньким, как нужно работать во славу Господа.
- Конечно, конечно, дорогая госпожа Альбертина! Вы и сами знаете, что я всегда стараюсь не за страх, а за совесть, – дама рассыпалась в любезных улыбках, не забывая поглядывать по сторонам, чтобы оценить, какое впечатление на окружающих произвели слова герцогской помощницы.
В общем-то, все было понятно и так. Когда нас отпустили, я вернулась в повозку к ожидавшей меня Берте.
Больше всего меня поразили расспросы Берты. Ей было интересно всё: и что скрывалось там, за дверями, и что говорила представительная дама, как она обозначила госпожу Альбертину, и какие туалеты прятались под шубой госпожи Альбертины.
- …и что, прямо вот в будний день – бархатное?! А вышивка-то, вышивка какая была?!
- Мне показалось, серебряная. Но там, внутри, было не слишком светло, Берта. Я могу ошибиться. Возможно, это просто серый шелк.
- А стены чем отделаны? – ее любопытство было неуёмным и казалось мне немного странным.
- Мне кажется, что обычная побелка, но точно я не уверена. Я пробыла внутри слишком недолго и особо не присматривалась.
- Но ничего, ничего… В следующий раз, госпожа, обязательно все рассмотрите и мне расскажете! – Как бы извиняясь за свое любопытство, компаньонка заметила: – Очень уж интересно знать, как они там живут! Ах, если бы я могла с вами туда попасть, кажется, ничего бы не пожалела!
Это был очень странный момент, и я совершенно не понимала, зачем это нужно Берте. Судя по ее вопросам, дело вовсе не в занятии благотворительностью. Ей хотелось подробностей о жизни герцогской семьи. Не удержавшись, я спросила:
- А зачем тебе это, Берта?
- Ну как же, госпожа баронесса! Это ведь люди не простые, особенные, самим Господом поставленные над нами! Как же не хотеть знать-то! Других-то таких в Роттенбурге и нет! Выше-то только его королевское величество! Очень мне любопытно, как оно там, внутри, у господ всё существует. Неужели герцогиня такой же хлеб ест, как я?! Ведь не может же такого быть! При этаком-то богачестве что-то ведь другое она кушает.
Тут до меня дошло, почему жизнь герцогской семьи так интересовала Берту, и я, с трудом сдерживая улыбку, пообещала ей все запомнить и подробно рассказать. Было в ее представлении о герцогах что-то совершенно детское, почти ребяческое. И опять же следует учесть, что здесь не существовало ни сериалов, ни мыльных опер, ни бесчисленных бумажных любовных романов. Грубо говоря, люди, лишённые возможности слушать или смотреть сказки, придумывали эту сказку сами, наделяя герцогскую семью не только необычными для простых людей возможностями, но и удивительными качествами.
***
Через два дня утром, после плотного завтрака, я отправилась на работу в замок.
Помещение, в котором нас устроили, было достаточно тепло протоплено, а освещалось тремя большими окнами, состоящими из стеклянных квадратиков размером с тетрадный лист. От тепла стекла запотели, и сквозь эту мутноватую молочную пленку пробивались лучи зимнего солнца.
В зале стояли длинные и широкие столы, вокруг которых и усаживали прибывших женщин компаниями по пять-семь человек. Во главе каждого такого стола госпожой Альбертиной была поставлена старшая, которая занималась раскроем ткани. Шить в этот раз предстояло рубахи для солдат, которые не отличались сложным кроем и изготавливались из достаточно грубого полотна.
В соседки мне досталась довольно пожилая дама, которая через стол обратилась к сидящей напротив ровеснице, с тяжелым вздохом проговорив:
- Ах, госпожа Ирвин, как не повезло нам в этом году… Об это полотно все пальцы обломать можно! То ли дело прошлый раз! Помните, как мы шили крестильные рубашечки?! Госпожа герцогиня такой-то уж мягкий батист выделила – одна красота сплошная!
- Так и есть, госпожа Валенто, так и есть, – с сочувствием к собственной тяжелой доле кивнула ей собеседница. – Ну ничего, все это во славу Господа нашего, – она перекрестилась. – Нам, убогим, остается только терпеть и молчать.
Женщина, кроившая рубахи, госпожа Перония, работала довольно шустро, но все равно прошло около часа, пока и мне наконец-то подали мягкий сверток нарезанной ткани. Присмотревшись, как работают соседки, я принялась за шитье.
Первый день прошел достаточно скучно. В обед нам действительно принесли по куску черного хлеба и по кружке воды. И всё время, пока мы ели, нам приходилось одновременно слушать проповедь святого отца Бертрана, высокого, кормленого и холёного мужчину, одетого в рясу из чёрного шелка, подбитого мехом.
Про него женщины шептались, что это личный духовник госпожи герцогини, и здесь, в замке, слово его обладает немалым весом. Саму герцогиню я так и не увидела. А к вечеру, когда от неудобной позы у меня уже ныла спина, после очередной молитвы нас отпустили по домам.
Больше всего на свете мне хотелось вытянуться на постели, чтобы