Отправив своего так называемого мужа в соседнюю проходную комнату, где нас дожидалась Берта, я приступила к делу:
- Прямо отсюда, почтенный господин фон Гольц, я поеду к законнику мэтру Берхарту и уточню у него, так ли это на самом деле. А вам, господин фон Гольц, придётся предоставить свидетелей, которые подтвердят, что эти деньги вы уже передали. Достойных уважения свидетелей.
- Можете ехать куда хотите, милая баронесса. Но эти деньги я должен передавать не вам, а вашему мужу. Если вы еще не забыли: вы теперь замужняя дама, и все такие вопросы может решать только ваш муж. А я утверждаю, что деньги передал!
- Мой муж, дорогой господин фон Гольц, подпишет любое разрешение для решения любых вопросов, понимаете? Разумеется, разрешение будет оформлено на мое имя. Уж такие-то вещи вы должны видеть. Так что не будем затягивать процесс. Вы только что грубо обманули мальчика, и такого он вам не простит. Кроме того, вы не боитесь судебного процесса и скандала через пару лет? Эрику исполнится восемнадцать, – напомнила я. – А уж скандал я устрою такой, что весь город будет в курсе вашего воровства и попытки обобрать сироту.
– Не смейте оскорблять меня в моём доме! – раздраженно запыхтел мерзкий старик. – Ступайте отсюда вон! Или я сейчас кликну лакея, и вас выведут с позором!
– А вы отправитесь в долговую тюрьму*, – совершенно хладнокровно я выкинула свой последний козырь.
Не зря говорят: кто владеет информацией, тот владеет миром. Упоминание долговой тюрьмы существенно продвинуло наши переговоры. Похоже, до этого дня господин фон Гольц был свято уверен, что малолетняя баронесса, выращенная маменькой в дальнем поместье, знать не знает таких подробностей. Поэтому, когда я пригрозила ему тюрьмой, господин фон Гольц сдулся. Огласки он, как я поняла, не боялся. А вот попасть в застенки не желал.
После этих слов старик принялся торговаться, утверждая, что у него нет нужной суммы сейчас, что он заплатит частями когда-нибудь потом… Конечно, к законнику я не ездила: ему платить нужно. Но предыдущим вечером выяснила у Берты всё, что знала она сама. А знала она таких историй, как выяснилось, множество: в эту тюрьму иногда попадали даже её знакомые, имевшие глупость занять во время болезни деньги у ростовщиков.
***
В этой реальности существовал прелестный социальный институт, который так и назывался: “долговая тюрьма”. Прелестным я его посчитала потому, что, хотя должник находился под охраной государства, за его питание платил тот, кому он должен. Была установлена минимальная сумма на питание заключенным – три медных монеты в неделю. И, по словам Берты, на эти деньги заключенным выдавали одну единственную миску баланды в день. Даже если мисок выдавали две, меня это устроит. Еда – слабое место бывшего опекуна.
Попавший в такую темницу человек выходил только тогда, когда кто-то из друзей или знакомых на воле вносил всю сумму в присутствии свидетелей. Или же в редких случаях должник мог выйти на волю, если кредитор внезапно умер. В таком случае должника отпускали, и он гулял на свободе ровно до того времени, пока снова не попадал в долговую тюрьму, теперь уже по требованию наследников.
Надо сказать, что жалости к старику я не испытывала. Этот сквалыга обитал в собственном двухэтажном особнячке, большую часть которого сейчас сдавал. Однако даже те скромные комнаты, которые фон Гольц оставил себе, говорили о том, что стоит сам особнячок немало. Одна только стена с мозаикой и роскошный, хотя и не слишком чистый паркет сообщали о многом.
Эрик прожил в этом доме больше года и рассказывал, что старик купил ему новую одежду только перед свадьбой. Единственное, на что тратился фон Гольц – хороший стол для себя и сытная, но не слишком полезная еда для своих подопечных.
Кроме Эрика когда-то было еще два юнца, но их женили уже давно. Просто старик-опекун придумал себе весьма прибыльный бизнес. Однако даже тут он экономил на всём, и мальчишек кормили кашей, хлебом и пустыми супами, давая мясо не чаще раза в неделю. Сладости и прочие вкусности фон Гольц объявил вредными для подростков и употреблял их в одиночестве. При этом столовались все за одним столом, и подопечные вынуждены были наблюдать роскошные трапезы старого сквалыги.
Мне было наплевать, богат старик или нет. Но то, что он обобрал мальчишку, я понимала прекрасно. Так что вытрясти из него деньги стало для меня делом чести.
***
Это самое дело чести затянулось чуть ли не до вечера. Пока фон Гольц, задыхаясь от злобы, отправлял лакея к каким-то господам, желая заполучить их в качестве свидетелей. Пока он обедал, ожидая этих самых свидетелей и не предложив нам даже стакана воды. Пока мы с Бертой и Эриком, сидя на потёртом диванчике в проходной зале, дожидались, когда бывший опекун и два прибывших мужчины выпьют по бокалу вина…
В общем, домой мы уезжали с деньгами, но голодные и совершенно вымотанные, любуясь опускающимися сумерками.
***
Может быть, такое решение и было продиктовано глупостью и мягкотелостью, но на следующий день мы с Бертой отправились в мастерскую. Эрика настолько убил вид неухоженной могилы и последовавший через день скандал с фон Гольцем, что вечером мальчишка даже отказался от ужина. Только выпил стакан воды перед сном и выгулял Арта.
Пусть у меня и не было лишних денег, и, скорее всего, нас в ближайшие времена ожидали ещё какие-нибудь непредвиденные траты, но уж на скромную мраморную плиту вполне можно было разориться. Лишь бы не оставлять мальчика в таком угнетённом состоянии. Правда, он хотел непременно роскошную скульптуру, потому брать его с собой я не решилась: сперва сама посмотрю цены на всё это великолепие.
* Долговая тюрьма - тюрьма, которую раньше использовало государство для заключения должников по требованию кредитора. Такие существовали до конца 19 века в России, странах Европы и в США.
Глава 18
Насколько я поняла со слов Берты, добираться до карьера нам придётся несколько часов. И дай Бог, если мы успеем к полудню:
- Так ведь, госпожа баронесса, большая-то часть мастерских прямо там, на месте и есть. Какой смысл людям везти сюда, в город, камень не обработанный, здесь из него что-то мастерить, а потом продавать? Оно ведь в городе-то и мастерскую устроить недёшево выйдет.