— Арт! Арт! Арт! — теперь скандировали уже всё, даже Саленко с сияющими глазами, присоединился к этому хору голосов. У меня возникло ощущение, что меня сверлят взглядом: из толпы зрителей уходила стройная женщина в накидке, рядом с важным видом вышагивал чернокожий гигант.
Глава 9
Моя победа против двоих противников принесла мне славу, хотя я по-прежнему оставался пленником. Обратно в яму меня вели, не связывая рук, рядом с моим конвоем двигалась восторженная толпа, выигравшая на мне деньги. Саленко ухитрился протиснуться ко мне и шепнуть, что Махуа в гневе, но двое остальных верховных жрецов прониклись ко мне симпатией.
— Сегодня будь осторожен с едой, лучше подожди, пока я сам не принесу, — успел сообщить мой товарищ, прежде чем его отогнали. Стражника со шрамом звали Эсла, он сам сообщил своё имя, одобрительно похлопывая меня по плечам. Бои крови закона Тешуба, стали единственным развлечением после явления богини Инанну. Неудивительно, что во всём Хаттуше разговоры шли только обо мне и предстоящих боях. Особенно горожанам понравилась фраза «Хаттуш, ты готов это видеть», сказанная во время сражения.
Всё это рассказывал Саленко, пока мы с Этаби усиленно уплетали принесённую им еду. Помня совет украинца, мы еду, спущенную на верёвке, слили в отхожее место. Возможно, это была излишняя предосторожность, но Махуа мог не простить потери крупной суммы.
— Завтра боя не будет, Махуа сказал, что тебе надо дать отдых, — новость украинца меня насторожила. Вряд ли седовласый простил мне потерю денег настолько, что решил позаботиться о моём отдыхе.
— У него сегодня были гости, правитель города Кулиш Атра со своей сестрой. Какая женщина, пусть и чёрная, — Саленко закатил глаза, мечтательно прицокнув языком.
Атра, Эниа? Значит, зрение меня не обмануло, и именно она уходила сегодня вместе с рослым чернокожим.
— Я готов сражаться, — наевшись, Этаби откинулся к каменной стене, — скажи этим трусам, что следующие бои за хурритом.
— Спрос только на Арта, — Виктор попробовал объяснить кузнецу, что он невостребован, но чуть не получил огромным кулаком по голове. Увернувшись от удара, Саленко торопливо попрощался, пообещав передать просьбу хуррита.
— Почему я должен сидеть как женщина, когда ты каждый день сражаешься? — не унимался Этаби на мои сомнения в его готовности. Раны его затягивались, но даже лёгкий удар и кровотечение откроется. В моём мире, люди с такими травмами, неделю из реанимации не вылезали. А потом ещё месяц долечивались, прежде чем начинали повседневную жизнь. Устав объяснять глупость его решения, попросил Этаби пару раз отжаться от пола, показав механизм упражнения.
Хуррит резво принялся повторять. Но уже на четвёртом отжимании побледнел и остановился: из раны на груди стала просачиваться кровь.
— И ты собираешься сражаться, идиот? — Оторвал полосу ткани, сменил повязку, надеясь, что кузнец не успел нанести непоправимый вред своему здоровью. Как ни странно, аргумент сработал: злой и молчаливый хуррит на пару часов оставил меня в покое, давая время на размышление.
Я уже привык к ежедневным боям, словно наркотик пьянили они. А рёв толпы, скандирующей моё имя, приятно ласкал слух. Но что же кроется за показной заботой Махуа о моём отдыхе? Этот старый прощелыга, вероятно, ищет новый способ избавиться от меня, иначе трудно понять его решение. Со слов Саленко слух о непобедимом Арте вышел за пределы Хаттуша, привлекая людей в город. Новые люди означают появление денег, что будут тратиться в харчевнях и постоялых дворах городка.
Пару раз хотел посоветоваться с Этаби, но нахохлившийся кузнец отвечал односложно, давая понять, что не расположен к беседе. Свернувшись на своей соломе, задремал: мне снился снег, глубокий, по колено. Зелёные ёлки с белыми шапками снега, каток, на котором смеясь, катаются дети. Проснулся с чувством тревоги: сквозь решётку угадывалось наступление сумерек. Ужин, принесённый во время моего сна, Этаби, недолго думая, вылил. У нас ещё оставались остатки от дневной трапезы.
Уже стемнело, когда свет факела сверху частично осветил нашу темницу. Послышался шум снимаемой решётки, и с гулким стуком лестница упёрлась в пол.
— Арт, выходи, к тебе пришли, — послышался голос Саленко.
«Ада», — мелькнуло в голове. Не разбирая перекладин, прыгая через ступеньку, выбрался наружу. Кроме украинца и двух стражников, разглядел чернокожего гиганта, виденного сегодня днём и ранее в Кулише. Именно он тогда сопроводил меня к Энии, говоря на неизвестном мне языке.
— Эниа, лин сиар! — эту фразу от чёрного я слышал тогда на базаре в Кулише. Мои товарищи подозревали засаду, но великан привёл меня к чернокожей красавице.
— Меня прислали сказать, — Саленко сделал паузу, — чтобы ты следовал за ним и не пытался бежать. Иначе они казнят твоего друга и меня, — упавшим голосом закончил украинец.
— Эниа, лин сиар! — нетерпеливо повторил чернокожий, недовольный задержкой.
— Не гони лошадей, — огрызнулся на него, уже представляя для чего он появился. Кусочки пазла стали на место: днём Махуа посетили Атра и Эниа, бой перенесли, и наконец, появился этот чёрный евнух. И всё это под самым носом у Ады, которой Саленко непременно доложит обо всём.
— Лин сиар!, — чуть мягче, но всё равно настойчиво повторил чернокожий, явно проявляя нетерпение.
— Вик, если Ада узнает тебе несдобровать, — предупредил парня, протягивая руки стражникам. Но те отрицательно покачали головой, дескать, приказа вязать руки не было.
— Я могила, клянусь Крестом Животворящим, — торопливо перекрестился украинец, вызвав смешки у стражников.
— Ну пошли, нигер, — я последовал за проводником, успев крикнуть Этаби, что возможно задержусь и всё в порядке. Он и сам, наверное, слышал часть разговора, просто зная его нрав, решил подстраховаться.
Атра и Эниа ни в чём себе не отказывали: дом, куда меня привел проводник, не уступал размерами их имению в Кулише. У входа стояло два стражника, удостоившие нас лишь мимолётным взглядом. Либо чернокожий обладал большой властью, либо к Энии часто приходили мужчины в его сопровождении.
Меня провели в центральную залу, где за большим столом сидела моя чернокожая пассия и её пузатый брат.
— Арт, — красавица встала из-за стола и сделала пару шагов навстречу, но остановилась и наморщила носик:
— Тебе