Археология тела
Прошлое женщины – это её приношение на алтарь будущего.
Жюли Симон
Позади у них обоих уже было по два брака, и, вступая в третий, они старались не думать о прошлом, – только о настоящем и будущем. Не задавали друг другу лишних вопросов – что было, то сплыло, и насколько легче идти вперёд, не оборачиваясь. Пусть и с грузом воспоминаний, но ни с кем его не деля, а значит, и не множа; ведь, впуская кого-то в своё прошлое, мы обзаводимся лишним свидетелем и взваливаем на себя ещё одну зависимость. Как сказал кто-то из мудрецов: деля со спутником свою заплечную ношу, ты невольно сажаешь его на свои плечи.
Так продолжалось года два, а на третьем жизнь замедлилась, увязла в быту, и он захандрил. Да и дела у него шли всё хуже, конкуренты постепенно вытесняли его из бизнеса, и он уже подумывал о том, чтобы уйти на покой, – накопленного должно хватить до конца жизни. Однако инстинкт завоевателя толкал его вперёд, он пытался открыть для себя новые горизонты. Она видела его маету и метания, но не знала, чем помочь, как вдохнуть в него силы. Сама – скромный музейный работник, лектор, экскурсовод, в последнее время вне штата, по вызову.
Как-то на ночь они по обычаю читали в постели. Она стала пересказывать ему сюжет любовного романа, и вдруг он, думая о чём-то своём, перебил её и извиняющимся тоном спросил:
– Можешь рассказать реальную историю – как это было у тебя с первым мужем?
Она удивилась и чуть не задохнулась от возмущения. Никогда раньше он не вторгался так грубо на её территорию. Ответила резко:
– Странный вопрос! У каждого своя жизнь, свои тайны.
Потом смягчила тон:
– Всё-таки я по первой профессии археолог. Раскопки исторических слоёв на большой глубине таят опасность. Может всё обрушиться.
Он отвернулся, пробормотал:
– Значит, я не заслуживаю доверия…
Так они и заснули в размолвке. На рассвете, заметив, что он уже не спит, погладила по плечу:
– Не обижайся. Я знаю, о чём говорю. Лучше не поднимать со дна… Но если хочешь, могу рассказать…
И вдруг её озарило: жертва во имя спасения!
– Давай я сначала тебя обниму… Такой опыт не передаётся без участия… Иди сюда…
Давно он не переживал ничего подобного. С удвоенной остротой. Словно в нём было два человека, и встреча произошла сразу в двух временах.
На следующее утро вспомнился другой эпизод – и опять пронзительно: она и сама призналась, что опять взлетела до небес… Так и пошло: в десятом классе… на первом курсе… в экспедициях… с первым мужем… в промежутке… со вторым… Уходила накопившаяся усталость супружества, оно отбросило скучную приставку и снова стало упругим, «упружеством».
Так начались их путешествия во времени и пространстве. Жизнь превратилась в захватывающий спектакль, где декорации постоянно менялись. Её любовная память оказалась неистощимой и обогащалась всё новыми подробностями – неловкими, трогательными, бесстыдными, упоительными. Они бродили по местам, где она когда-то жила, встречалась, любила, выходила замуж… С удивительной цепкостью памяти, с музейной точностью она водила его по своему прошлому, испытывая небывалую остроту ощущений, как будто вино, настоявшееся во времени, с двойной силой кружило им голову. Это могли быть и просто объятия, поцелуи, ласки, но потом, возвращаясь домой, они доводили набросок сюжета до полного воплощения.
Тело – губка, которая впитывает время и пространство в свои поры. Где только они не побывали! В Измайлово и в Сокольниках, на Арбате и на Таганке… Она часто переезжала, и в разных уголках города жили её возлюбленные, а дачи были разбросаны по Подмосковью. Съездили и в Петербург, где она бывала с «нулевым» и с «полуторным» мужьями, – так она называла своих бывших, за которых не успела выйти замуж. Сначала бродили вдвоём по безнадёжно многолюдному Невскому, но уединение на глухой улочке у канала Грибоедова, в парадном старого дома, оказалось самым сладким, а в букинистическом магазине на Литейном, в дальнем отсеке нижнего этажа, – самым нервным и будоражащим.
Тело – колодец памяти, раскоп времени, в который они погружались всё глубже. Он уже перестал доискиваться истины, этой убогой замены желанию. Жена ему говорила: поедем туда, это было так – и нельзя было не верить её рукам, губам, голосу, всем живым свидетельствам, воплощением которых была она сама. Даже если она водила его по вымышленным местам – какая разница? Разве память – не часть воображения? Разве археология не строит из останков прошлого воображаемые дворцы?
Как специалист, она ему всё объясняла на профессиональном языке. Чередовались разные слои памяти. Была археология рук, ног, губ, плеч… У каждой страты была своя глубина залегания. Были страты с названиями «волосы», «колени», «бёдра». Это именовалось «стратиграфией» – наглядным и осязаемым прохождением через исторические слои. Обычная стратиграфия изучает срезы почвы и осадков, а они занимаются стратиграфией любви, развёрнутой во времени и в пространстве, которое она чувствовала особенно остро, как продолжение своего тела. Иногда, приближаясь к очередному заповедному месту, она брала его за руку, просила крепко обнять. Её возбуждение передавалось ему. Она шутила: как лозоходцы, мы по направлению виноградной лозы угадываем присутствие подземных источников.
Конечно, он ревновал, испытывал боль, когда воображал подробности. Но она делила с ним своё прошлое не столько словами, сколько жестами, прикосновениями, и боль растворялась в наслаждении, даже усиливала его. Это была странная распялка чувств, как если бы его одновременно ранили и врачевали – и само мучение оказывалось средством исцеления. Он ходил с нею по полям прежних поражений – и превращал их в победы. Хотя почему поражений? – то, что случалось у неё с другими, было подготовкой к их встрече, как бы трамплином, от которого они теперь отталкивались, чтобы парить друг в друге. Поначалу её прошлые влюблённости он воспринимал как измены ему: «не дождалась». Но оказывалось иначе: это она приносит на алтарь своё прошлое, передаёт ему ключи от него. Так она ему говорила – и он ей верил, знал: её тело мудрее, и с первых же дней их знакомства, при всей его мужской дерзости, оно всегда вело его за собой.
Её отношения с собственным телом были не диктатом, а разговором. Она прислушивалась к тому, чего хотят руки, губы. Она не отделяла себя от комнаты, от квартиры, от мест, где жила,