Это все медовая брага Фуунга Сладкоядого, сдобренная его ядом и… толикой его золотой крови. Я выпил предложенный мне безумный коктейль без малейших раздумий, и он оказался невероятно вкусным. А затем меня начало «раздувать» — жизнь и бодрость выросли в десять раз, мана увеличилась вчетверо, регенерации — все до единой — ускорились раз в двадцать. Характеристики скакнули втрое. Можно сказать, что среди своих уровней, я превратился в подобие Супермена. Никто из игроков малых и средних уровней попросту не сумел бы меня убить собственными силами — им попросту не нанести так много урона и в столь короткое время. Даже если почти убьют одним ударом, надо ведь еще нанести следующий — а за этот миг мое здоровье полностью восстановится, я очищусь от ядов и прочей гадости, а еще я сохраню кучу сил, чтобы бить в ответ.
Златоядная медовая брага Фуунга Золотое Гинкго… Это воистину эликсир богов.
Одна проблема — как оказалось, испить сей эликсир можно лишь раз в жизни, а действует он ровно четверть часа, если без крови Фуунга, а с ней двадцать пять минут.
Пятнадцать минут, чтобы ощутить себя всесильным существом… ну почти всесильным… но дай мне кто глотнуть его мне до проведенного Акмэром обнуления и… я даже представить не могу свою силу, ведь брага усиливает еще и все твои заклинания и боевые умения на семнадцать процентов.
А если дать глотнуть сего напитка такому бойцу как Черная Баронесса или Алый Барс?
А если его выпьет боевой маг Пылающая Злоба, владеющий целым арсеналом максимально прокачанных заклинаний? Да он в одиночку сможет вынести ко всем вальдирским чертям не меньше отряда крутых врагов!
А если по маленькому глоточку браги сделает какой-нибудь вступивший на тропу войны клан? Или этой чудесатой жидкости изопьет ватага отчаянных игроков разбойников, окруженных элитной стражей в дремучем лесу?
Да уж…
Не знаю насчет остальных, но я прекрасно понимаю почему здесь оказался заперт Фуунг Сладкоядый — он представляет собой настоящий источник всемогущества и ему никто не позволит топтать землю Большой Вальдиры. Ну я бы точно не позволил…
Размышлял я лениво и во время падения. Мне было тепло, хорошо и спать я не хотел абсолютно. Остроты ума не обрел, вялость осталась, навалилось пронзительное безразличие, благодаря чему я просто падал и падал вот уже минут так пять…
Первым вражеский удар сбил шерня, что как раз подхватил меня и рванул в сторону, надеясь избежать летящей на него раскаленной паутины. Насекомому уйти не удалось, но зато он успел отбросить меня в сторону, а сам через секунду превратился в сотню мелких дымящихся кусочков, оставшихся далеко вверх — мы двигались куда быстрее обычной скорости свободного падения.
Второй шершень погиб от удара светящегося щупальца — его задело едва-едва, но этого хватило, чтобы шершня… сплющило в тонкую лепешку, брызнувшую внутренним содержимым. Такое впечатление, что полосатый гигант угодил под гидравлический пресс.
Третий шершень совершил несколько головокружительных маневров, пронесся сквозь кольца медленно скручивающихся щупалец и вроде как толстенных корней, избежал попадания в растянутую во тьме раскаленную паутину, нырнул, уходя под висящие в воздухе пылающих отрубленных рук каких-то великанов и… со всего маху напоролся на ставшее видимым лишь в последний момент льдистое полупрозрачное лезвие, растущее из черного скалистого пика. Меня снова отбросило, четвертый и последний шершень бережно поймал, крутанул бочку и вошел в штопор, летя сквозь вертикальную каменную трубу, больше напоминающую издырявленную кишку, опутанную раскаленной паутиной. Там снаружи о камень бились щупальца, труба содрогалась и трещала, над нами что-то рушилось, а мы, выправившись из штопора в пике, добавили скорость и… очередное лезвие рассекло моего крылатого коня пополам, едва не располовинив и меня, растянувшегося на его холке. Остаток шершня кувыркнулся, перехватил меня лапами, щелкнул на прощание залитыми кровью жвалами и швырнул меня вниз. Падая спиной вниз, я махнул ему на прощание рукой и успел увидеть, как его бравые остатки накрывает брошенная кем-то многоногим раскаленная паутина. Вспышка… и я остался в полном одиночестве, продолжая падать в густом тумане.
Я не пытался предугадать что там будет дальше. Бессмысленно — вокруг лишь темнота, в ушах свист ветра, а глаза слезятся от напора воздуха. Я лишь попытался направить ноги вниз, чуть согнул их и… чуть ли не с хрустом сложился гармошкой после чудовищного по силе приземления на что-то как мне показалось мягкое. Здоровье упало почти до нуля, но мгновенно выпрямилось, как и я сам. Пружинисто подскочив, я упал, перекатился по ворсистому или травяному боку какого-то возвышения, беззвучно упал на пружинящую поверхность и глянул наверх — откуда на меня неотвратно падало светящееся щупальце толщиной с часовую башню.
— Пусть не знаю слов заветных, но одари ты светом грешных — пробормотал я, сжав в ладонях холодный металлический ящичек — Обожги ты тьму и страх, а меня сожги хоть в прах!
Вспышка…
Между ладоней полыхнул и потух огонек.
Светящееся щупальце продолжало падать…
Вспышка…
Еще одна…
Поспешно вскинув руки над головой, я встал и… во все стороны ударил шар разрастающегося белого света. Стоило рушащемуся щупальцу коснуться его и… извернувшись змей, ярко вспыхнув беспощадным огнем, оно метнулось в сторону и исчезло в темноте. Тянущийся ко мне белесый стылый туман задымился и… побежал прочь, испаряясь и жалобно плача.
Медленно опустив Лампу Отваги, я перехватил ее одной рукой и некоторое время смотрел на довольно напрягающуюся картину — моя рука горела. В буквально смысле слова моя левая рука полыхала огнем от кончиков пальцев до середины предплечья и вполне могла служить дополнительным факелом. Мое здоровье прыгало туда-сюда как бешеное, перед глазами мелькали системные сообщения о сильном ожоге, что тут же исчезали, но сразу появлялись вновь. Я не знал заветных слов и артефакт хоть и работал, но брал свою жестокую плату. Не бурли в моих венах медовая брага Фуунга, я бы сгорел за мгновения, а сейчас кое-как справлялся, наверняка представляя собой довольно жуткое зрелище. Чем я хуже обитающих здесь монстров? Внешне ничем не хуже…
Усмехнувшись, я выставил лампу перед собой и, морщась от бьющего в лицо дыма от своей сгорающей и тут же нарастающей цифровой плоти, зашагал куда глаза, скользя глазами по каменистому и относительно ровному дну