— Больше негде! Падаем туда! — прокричал я в ответ. — Всем пристегнуться!
Поверхность планеты уже ясно различима, ну где эта площадка? Где?
Нам нужно место для скольжения, место, чтобы погасить эту скорость!
Если ничего нет, значит падаем прямо в песок, отличные коллективные похороны получатся. И кратер красивый.
А потом я увидел.
Полоса была. Обозначена на огромном бетонном квадрате посреди пустыни в окружении каких-то занесенных песком зданий.
И она даже была очищена от песка! Мы вышли на неё четко, как на учениях. Значим, садимся по-самолётному!
Выпуск шасси, смена направления кормовых, точно вниз! И одновременно — задираю нос челнока закрылками моноплана и держим. Гасим импульс падения! Гасим! Ещё гасим!
С грохотом и синхронным щелком всех зубов в кабине, мы свалились на взлетную полосу, проскакали несколько раз и покатились по ней, теряя скорость.
Хватит взлетки? Хватит?
Хватило…
Полная остановка.
Я подобрал интерком пилота и проговорил с воодушевлением, которого не ощущал:
— Наш челнок благополучно приземлился в порту Хрен Знает Где, температура за бортом такая, что лучше сразу сдохнуть. Пассажиры могут покинуть салон и поцеловать землю. Наш экипаж прощается с вами и желает вам всего хорошего.
— Вам будет засчитано штрафное предупреждение за нарушение регламента посадки, — проворковал кибермозг челнока, решил вставить свое веское слово напоследок. — И за нарушение допустимого лексикона.
— Заткнись, железка, — беззлобно отозвался я. — Отформатирую начисто и скажу, что так и было.
— Ну вы блин, даёте, — проговорил сосед по месту, бледный, как полотно.
— Да чего нам сделается, старым битым камикадзе… — усмехнулся я, погасив двигатели. — Сами выйти сможете, или помочь вам?
— Не, — быстро отозвался сосед. — Я сам.
Мы выбрались из кабины на горячую взлетную полосу. Солнце палило как бешеное. Жарко-то как…
Я вдохнул нагретый воздух, задержал его внутри. Выдохнул.
Выжил-таки. Снова. Молодец.
Люди выползали через распахнутый люк из салона на взлётку, падали на колени и целовали горячий бетон. Как я им и порекомендовал.
Нда. Легко отделались. А могли бы брызгами разлететься по всей этой полосе из конца в конец.
А потом на моем внутреннем информационном экране, о котором я признаться не вспоминал с момента пробуждения, только на планетарное время поглядывал, выскочило текстовое сообщение:
«Засчитано имперское достижение: 'Космический Спасатель Первого Уровня».
И тут же небольшой счетчик сменил цифру с тысячи на девятьсот девяносто девять. Маленький такой, отмеченный золотой короной на моем внутреннем экране, на который я не обращал внимания, больше замечая даты календарей, планетарные часы и количество пройденных шагов.
Так. А это еще чего было? Мне засчитали имперское достижение? Ух ты! Круто! А ведь я помню, что это за штука! За это же и награда полагается, ведь так? Ну-ка, чего там прибыло на личном счету?
«Баланс — 75 300 импер. валюты, 0 герберск. валюты».
А до этого оставалось в районе пятидесяти тысяч. Ну, награда хорошая такая, пятизначная. Только, конечно, в имперках, которые, подозреваю, тут никому нафиг не нужны, потому как на планете своя валюта ходит, герберки.
Вернее, конечно, нужны, но только тем, кто занимается межпланетной торговлей, перелётами и закупкой флотов. Имперки — это «космические деньги», деньги космической державы. Все билеты и топливо, а значит, и ресурсы галактики, можно по-прежнему купить по факту только за них. Поэтому и такой бешеный курс до сих пор — один к тысяче.
То есть в перспективе мне гораздо нужнее имперки, чем герберки. Но пока что надо как-то будет придумать, как поменять одно на другое. Обмен валюты тут вообще имеется? Не удивлюсь, если для местной финансовой системы это большая редкость.
Я хотел было развернуть счетчик, помеченный короной, но в этот момент из челнока на летающих носилках Октавия со стюардессой вывезли пилота, и я отвлекся, потом посмотрю.
— Ну, что? — спросил я, приближаясь к носилкам. — Жить будет?
— Нет, — бессердечно ответила Октавия. — Лет через пятьдесят все равно умрет.
Надо было видеть лицо возмущенной стюардессы. Может она чего бы даже и сказала по этому поводу, но нас снова отвлекли.
— Эй, народ, вы чего вообще здесь?
Мы все повернулись разом.
Это был седобородый, но крепкий, как дуб, дед. В рабочем комбинезоне, в зеркальных очках и с огромным бластером, на плече. Фига себе, здоров дед. Да это же, я смотрю, вообще-то космический бластер, снятый с корабельной турели, с примотанной изолентой ручкой от дробовика. Такие бластеры вообще не для людей, и их только с помощью сервоскелетов переносят. В нём кило пятьдесят же!
Правда, учитывая, что гравитация тут была чуть поменьше средней по галактике — обращался дед с ним легко.
— Привет, — помахал я ему рукой. — А мы тут крушение потерпели.
— Ага, — буркнул, дед. — Ну, оно и видно, что потерпели…
— А вы кто? — поинтересовался я.
— А я здешний начальник, — отозвался могучий дед. — Исполняющий обязанности начальника Королёвского имперского космодрома.
— Как вы это гордо о куске бетона в пустыне, — улыбнулся я.
— Семёныч тут действительно начальник, — проговорил вдруг мой сосед по месту. — И тут действительно был когда-то космодром. А я даже не знал, что ты его прибираешь.
— Не был, а есть! — недовольно отозвался Семёныч. — Во временной консервации… А не знал ты, Илюха, потому что ты к нам только вон с той стороны всегда приезжал! На взлётке уже годами не бывал, вот.
— А что это вы нас, почтенный, с бортовым бластером встречаете? — прищурился я.
— Да бродят тут всякие, — отозвался дед ничуть не смутившись. — Тоже всяко потерпевшие. Глаз да глаз за ними. Помощь-то вам нужна?
— Да, не откажемся, — отозвался я. — Лежачий у нас один, а остальные на нервах после всего. Им бы присесть.
— Так это же вас разместить где-то надо, потерпевшие? — задумался Семёныч, перебрасывая на спину свой могучий бластер на ремне через грудь. — Отопру, значит, для вас зал ожидания.
— Нам бы ещё водички, Семёныч, — попросил мой сосед по месту.
— Воды мало, — нахмурился начальник космодрома. — Сами знаете. Но по стакану выдам. Идем со мной.
— Нам бы ещё родным передать, что мы живые все, — добавил сосед. — Мобильники-то наши тут