Еда успокаивает.
Я беру еще одну ложку, и папа предлагает поменяться тарелками, но я думаю, что останусь со своей жареной курицей. Оглядываюсь вокруг, пытаясь увидеть Джейкоба. Вижу, как бродит от стола к столу, подслушивая разговоры других людей. Подсаливает коктейли, сбрасывает салфетки, наблюдает за людьми, которые его не видят. Он бродит по кухне и возвращается через несколько минут, выглядя бледным.
— Тебе не захочется знать, как они готовят лобстера, — говорит он.
Я закатываю глаза.
Когда все наедаются и тарелки убраны, Адан опирается локтями на стол и говорит:
— У меня есть для вас история о призраках.
Все оживляются.
— Речь пойдет о ЛаЛори, — добавляет он, и настроение за столом меняется.
— Что это? — интересуюсь я. Я вспоминаю имя из списка мест в плане.
— Особняк ЛаЛори, — объясняет Лукас тихим и напряженным голосом, — считается самым наводненным призраками местом в Новом Орлеане.
— И не зря, — добавляет мама, и на этот раз призрачная тема не так веселит её. На лбу появляется складка, а рот похож на бледно-розовую линию.
— А что там случилось? — интересуюсь я, оглядываясь, но никто не хочет отвечать.
Адан откашливается и продолжает.
— Верно, — говори он, — у особняка ЛаЛори ужасное прошлое, но эта история не о прошлом. Она довольно новая. Это случилось всего несколько лет назад. Знаете, люди продолжают покупать этот дом, но никто не задерживается там слишком долго. Один знаменитый актер выкупает дом и просит своего друга переночевать там, чтобы присмотреть за собственностью. Одного.
Мы с Джейкобом обмениваемся взглядами, но мне не нужно читать мысли друга, чтобы понять, о чем он думает. Нет.
— Ложится она, значит спать в ту же ночь и засыпает, но вдруг у нее звонит телефон. Она не отвечает, сбрасывает звонок. Через час он звонит вновь. На этот раз она сердится, поэтому ставит телефон на беззвучный, а потом снова пытается заснуть. Час спустя ей снова звонят, и она, наконец, смотрит кто же звонит ей посреди ночи.
Адан позволяет вопросу повиснуть в воздухе над столом. А потом он улыбается, как это делает мама, когда переходит к лучшей части истории.
— Это был звонок со стационарного телефона в дома, — говорит он. — А ведь она была дома одна.
Стол разражается шумом.
Дженна говорит «БОЖЕМОЙ», а мама аплодирует, папа смеется и качает головой, а у меня по коже бегут мурашки, те, которые мне нравятся, когда не ни страха, ни опасности, лишь ощущение жути, когда услышал хорошую страшилку.
— Ну, на этой ноте, — говорит мама, когда мы поднимаемся со своих мест, — готовы к сеансу?
Глава шестая
Если последуете за мной…
Голос принадлежит Алистеру Блану, спиритисту отеля Кардек.
— Верный титул — Мастер Спиритизма, — сказал он, когда встретил нас в лобби этим вечером. Очевидно, Лукас узнал расписание сеансов для нас вчера днем, после нашего с мамой, полного энтузиазма, «да» в Кафе-дю-Мон.
Мастер Спиритизма маленький белый человек, с короткими седыми волосами и цепким взглядом, длинный тонкий нос венчает пара маленьких круглых очков. И он в данный момент ведет нас через дверь рядом с медным бюстом Кардека в темный коридорчик, такой темный, что мы практически наощупь идем до самого конца. Он отодвигает край бархатной занавески и придерживает ее для нас.
— Входите, входите. Не стесняйтесь, — говорит мистер Блан, провожая нас в тускло освещенное помещение. — Ваши глаза привыкнут к темноте.
Эта комната для сеансов совсем не похожа на ту, что была в Мюриэле. Нет беспорядка, или пронзительной музыки, только душная тишина. Повсюду бархат и пространство задрапировано им так, словно по ощущениям ты в палатке, поэтому невозможно понять истинных размеров комнаты. Но по ощущениям — она слишком тесная для шести людей и призрака.
Лукас заходит вместе с нами и Дженна тоже, но она оставила камеру и оборудование в лобби с Аданом, который вызвался остаться и присмотреть за вещами.
— Он не фанат подобных тесных пространств, — прошептала она, стоило нам отойти, и я не удержалась от мысли, Слава Богу, он не был с нами в катакомбах под Парижем.
В центре комнаты висит канделябр, вычурная скульптура рук, которые держат свечи в мутном плафоне. Вокруг стола, накрытого черной шелковой тканью, стоят шесть стульев с высокими спинками, напоминающими трон. В центре стола находится большой черный камень, который напоминает пресс-папье. Камень скорее декоративный, нежели обладает некими функциями, но он так и притягивает мой взгляд. И чем дольше я смотрю на него, тем больше зрение играет со мной шутки.
Если вам когда-либо доводилось смотреть на костер или лес, или снег, вы поймете. Вашему мозгу становится трудно, и он начинает дорисовывать. Показывать то, чего нет на самом деле. Я смотрю на камень до тех пор, пока не начинаю видеть образы. Размытые лица во тьме.
Стулья отодвигают, и я моргаю, возвращая внимание на комнату, меня потряхивает. Тут должно быть тепло, даже душно, из-за всего этого бархата, но воздух холодный, сквозняк скользит по моим рукам и лодыжкам, пока я сажусь.
Я поднимаю камеру, и навожу фокус, но всё, что я вижу — комната, как она есть.
Ни намёка на Вуаль.
Ни проблеска чего-то иного.
Я фотографирую узкое пространство, хотя единственный способ захватить всю комнату целиком — это сфотографировать её сверху.
Это наводит меня на мысль об истории, которую однажды рассказала мне мама, о гостях отеля и фотографиях, которые они обнаружили у себя на камере, и которые никак не смогли бы запечатлеть, из-за ракурса, прямо над их кроватями.
Мистер Блан садится во главе стола. За его спиной горят свечи,