Башня, ещё более мрачная, чем обычно, слегка раздалась вширь. У основания появилась деревянная дверь, открытая настежь. Из маленького холла вверх вела скрипучая лестница. Уилки сидел на нижних ступенях, прислонившись спиной к поручням. Сияние его почти угасло; тяжёлые ботинки и подаренный синий шарф валялись у входа вместе с золотым венцом.
– Теней я не чувствую, – еле слышно произнёс часовщик, бросив всего один взгляд искоса. – Значит, с отцом ты справился. И узнал обо всём.
Морган сбился с дыхания; боль пока была ещё слишком свежа. Но уже сейчас он чувствовал, что эта травма – не из категории неизлечимых. Просто нужно много времени и терпения.
«Я теперь старший. И должен быть сильнее».
– Если ты о том, что меня больше нет… Да, я понял.
Часовщик отвернулся, прикрыв угасшие глаза.
– Дверь в башню закрывается так же, как разломы. Я не стану возражать. Лидия права: я заслужил это. Ты в своём праве.
Почти не чувствуя ног, Морган сделал шаг назад и привалился спиной к стене с той стороны, глядя на пустую площадь. Дверь в башню зияла слева чёрным провалом. Солнце медленно поднималось над крышами, лаская заблудившихся кошек и птиц. Где-то далеко, невидимая отсюда, вилась меж берегов лента Мидтайна. Из первых, самых ранних кофеен тянуло ароматами выпечки и только-только смолотой арабики.
Он знал, что будет, если правда закрыть эту дверь.
– А от чего он умер, этот твой Уилки?
– Не знаю. Просто перестал есть и пить. И петь. Донна говорит, что это от одиночества.
– От одиночества… Да. Пожалуй, так.
Нет, конечно, сразу он не умрёт; подобные ему не умирают, как обычные канарейки. Он отпустит себя и позволит городу прорасти насквозь. Растворится в его улицах – без памяти, без цели, принося в ветер и волны привкус неизбывной печали. И больше никогда не обернётся через плечо, прожигая расплавленным золотом из-под ресниц.
«И часы на башне, наверное, остановятся», – подумалось вдруг.
От этого почему-то было больнее всего.
Он стукнул кулаком по стене, отбивая костяшки, и, резко развернувшись, ворвался в открытую пока ещё дверь. Уилки лежал у подножия лестницы, и позвонки выгнутой спины можно было пересчитать даже сквозь водолазку.
– Мог бы сразу сказать, что тебе нужен я, – произнёс Морган; голос прозвучал придушенно. – И не городить всякую чушь о спасении города.
Часовщик не ответил – кажется, просто не смог.
Морган сделал несколько шагов по холлу, стараясь не вдыхать слишком глубоко затхлый воздух, и присел рядом с хозяином башни. Тронул его лицо, затем провёл пальцами вдоль позвонков – тело было холодным, точно окаменевшим. Затем решился – и рывком поднял его на руки.
Весил Уилки немногим больше птицы – покрупней канарейки, помельче ворона.
– Ты – глупая курица, – шепнул Морган укоризненно. – И мозги у тебя куриные. Придумал себе проблем, а мне теперь возиться.
– Ну не возись, – мрачно откликнулся Уилки, поудобнее устраиваясь в чужих объятиях. – На ту лавку не садись, она мокрая.
– Ничего, высушу.
Это было совсем несложно – всё равно что сдунуть пушинки с одуванчика. Морган тщательно застелил жёсткое сиденье своим пальто и уложил на него Уилки так, чтобы можно было видеть только город, но не башню, а сам сел рядом. Уилки тут же извернулся так, чтобы пристроить голову к нему на колени.
– Тебя не баловали в последние сто лет, – вздохнул Морган, отстранённо распутывая пальцами его волосы. Тёмные и белёсые пятна легко сходили с гладких прядей, обнажая светлое золото.
– Нет.
Он провёл кончиками пальцев вдоль бровей и ресниц Уилки, затем очертил скулы и губы; тот вздрагивал от прикосновений, но не отстранялся, а уродливая патина испарялась, точно её и не было.
«Он более юный, чем кажется из-за голоса», – подумалось ни с того ни с сего.
Часовщик усмехнулся, словно подслушав мысль, и затем сказал негромко:
– Я думал, что ты меня ненавидишь.
– Вот ещё, – хмыкнул Морган. – Пойдёшь ко мне в младшие братья?
– Обойдёшься, – ворчливо отозвался он. И всё-таки глянул из-под ресниц любопытно – точно золотом плеснул: – Зачем тебе?
– Ищу легальный и социально приемлемый повод баловать тебя и всячески потакать любым капризам.
Уилки всё-таки не выдержал и расхохотался – скрипуче, но абсолютно счастливо. Солнце окутывало его сиянием, но тот свет, что внутри, горел даже ярче.
– Дурацкая идея, – выдохнул он наконец, прикрывая глаза – уже не измученно, а просто сонно.
– Дурацкая, – согласился Морган. – А ещё я хочу отвезти тебя к морю. Надо зайти в «Спенсерс», купить пляжные полотенца, шорты и всё такое. Тебе когда-нибудь мазали спину кремом от загара?
– Да ни за что!
Морган только фыркнул в ответ и зажал Уилки рот ладонью. Пусть привыкает к мысли, что мир не ограничен одной только башней, подумал он; а ещё решил, что обязательно донесёт до глупой птицы мысль, что хорошо бы отправиться в путешествие, не обязательно сейчас, можно и потом, но обязательно, обязательно…
– Кстати, я тут говорил с Уинтером. Он сказал, что поцеловал какую-то красивую девочку.
– Давно пора. Может, подрастёт наконец. Впрочем, если ты волнуешься, я могу подарить ему медицинскую энциклопедию. Там есть глава про контрацепцию.
– Думать не хочу, зачем это читал ты.
– Вот только без грязных домыслов, попрошу…
Солнце поднималось над Форестом выше. Становилось теплее. Морган рассеянно прислушивался к болтовне Уилки и пропускал между пальцев текучие золотистые пряди, глазел на ранних прохожих и думал, что город жив и на этот раз всё будет правильно.
Всё будет хорошо.
Эпилог
Хорошему парню Стивену Барроумэну везло на случайные встречи. Скорее всего, виновато было в этом лисье наследство. Дорогая жёнушка Джилл, впрочем, предпочитала списывать все необычайные совпадения на широкий круг приятелей и врождённое умение быть затычкой в каждой бочке.
Это у него-то, у Стива! Который нюхом чуял неприятности и предпочитал пережидать их в самой глубокой норе! Как такое вообще о нём можно подумать! Легче поверить в колдовство.
Как, например, сейчас – когда на захолустной заправке на полпути к побережью, у всеми забытого кафе-мороженого, в самую жару, в какую разумный человек и носа не высунет на улицу, Стива окликнули:
– Простите, сэр, вы не могли бы подсказать, как доехать… О, мистер Барроумэн, какая удача!
– Смотря для кого, – пробурчал он, оборачиваясь.
Парень в джинсах и тёмно-синей майке, который жарился на солнышке у старенькой «шерли», выглядел смутно знакомым. Внутри салона на пассажирском месте виднелся ещё