— Ладно… Тоже ведь тварь Божья… Давай за мной! — решился лекарь, открывая нам с котом дверь в комнату, где я раньше не был и где на металлических столах стояли незнакомые приборы.
— Сюда клади! — он указал на единственный пустующий стол.
Я осторожно положил Тёму, который только мелко вздрагивал при каждом движении. Вылизывание не помогло, ему явно становилось хуже.
Впрочем, лекарь это тоже видел. Размяв шею и что-то прошептав себе под нос, он начал, одно за другим, создавать сложные плетения. Они разрушались, едва соприкасаясь с Тёмой, но, видимо, помогали в диагностике.
— Отбито всё внутри, в тазовой области, левая лапа сломана. Но таз — опаснее. Это быстро. Кот — не человек. Даже изменённый… С ним будет легче. Когда всё успокоится, бережно положи его на твёрдую поверхность и отнеси в комнату.
Где-то на этих словах Алексей Павлович приступил к лечению, начав выпускать теньку прямо в кота. Но объяснять не перестал:
— И не выходи отсюда. Мария носится, как сумасшедшая, ей бы успокоительных… Я ещё зайду попозже, тебя осмотрю. Чего, спрашивается, сразу ко мне не отвели…
Он снова окинул моё тело взглядом, а потом покачал головой:
— У тебя ещё и связки с мышцами повреждены. Нет, это бардак какой-то… Так же можно калекой остаться! Идём! А кота оставь, он спит!
Лекарь привёл меня в другую палату, заставил лечь и принялся накидывать плетения.
— Да, поиздержался ты в плане теньки, Фёдор… — повторил он. — Видны последствия…
— Мне пришлось, — коротко ответил я.
Усталость накатывала волнами. Но от плетений Алексея Павловича становилось легче. Наконец, он приказал мне часа полтора полежать, а потом идти к себе в комнату. Вместе с Тёмой, естественно. Когда Алексей Павлович вышел, я принялся искать свою трубку, но не нашёл. Вспомнил, что дозвонился до Кости и кинул её на землю, чтобы не мешалась.
Зато «пушок» был в кобуре, но его я трогать не стал: рукоять до сих пор была в крови и прочих фрагментах убийцы. Тем более, что сейчас, когда спала горячка боя, и отпустил адреналин, стало уже на всё плевать. И на маньяка, и на полмиллиона рублей. Откровенно говоря, я не очень-то верил, что мне их выплатят.
Наверняка я не знаю всех условий вознаграждения. Мало ли как оно там… Может, голова, за которую дают награду, должна быть целой, а не дырявой и обгрызенной…
Не, ну половина-то головы вроде как нормальная… Та, которая задняя… Может, за неё хотя бы половину награды дадут?..
Я даже начал засыпать, но вскинулся, услышав в коридоре голоса. Я узнал Марию Михайловну, Виктора Леонидыча… И решил, что пора подниматься и уходить к себе, пока меня не нашли. Истекли ли полтора часа, я всё равно не знал: часы-то на трубке были.
Поэтому тихонько оделся и, проверив, не осталось ли кого в коридоре, дошёл до комнаты, где спал Тёма. Видимо, Алексей Павлович сам подложил под него небольшую доску, бывшую некогда столешницей. Осторожно взяв кота вместе с доской, я двинулся к общежитию. Хотелось завалиться в кровать и спать… Спать… Спать…
Но если бы этот город спал… Ни город, ни училище, ни общежитие спать не собирались. Сначала я заметил осведомителей, которые наседали на Костю и ещё какого-то представительного служащего. К счастью, меня не заметили, и я успел скрыться за парковыми зарослями.
Затем, уже в общежитии, меня встретил взволнованный Семён Иванович, пытавшийся разузнать, что случилось, кто стрелял и где две девушки.
— Волкова и Станова живы, в лекарне… — устало ответил я, еле двигая ногами и кое-как поднимаясь на свой этаж. — Всё остальное у Марии Михайловны узнавайте…
— А кровь у тебя откуда? — заметил разводы на моём лице Семён Иванович, который, видимо, решил меня проводить.
— Оттуда…
— А что с Тёмой⁈ — зашипела сквозь щель в двери своей комнаты Вася. — Почему он лежит, как тряпочка⁈
— Спит после лечения, — я из последних сил улыбнулся. — И я спать хочу… День был насыщенный…
— Иди, конечно, иди! — опомнился смотритель, шикнув на высовывающих носы учеников.
Но если бы мне дали поспать! Стоило мне уложить на кровать Тёму, подсыпать ему корма и подлить воды, как в дверь требовательно застучали. Я решил, если сделать вид, что сплю, то меня, как уставшего героя, оставят в покое. Бедный наивный Фёдор!..
Голос Марии Михайловны поломал все планы:
— Федя, открывай, я знаю, что ты здесь. И в курсе, что ты не спишь.
— Ну ещё бы, если теньку даже сквозь стены видеть… — буркнул я и поплёлся к двери.
Щеколду я открывал с лицом, на котором было написано: «Не влезай, убьёт!». Однако Малая, как опытный педагог, это лицо проигнорировала.
Зато критически осмотрела мой потрёпанный наряд в пятнах чужой крови:
— А переодеться не хочешь?
— Нет… — честно ответил я.
— Держи, — Малая протянула мою трубку. — Искала тебя по всему училищу, между прочим. А потом узнала, что ты в лекарне, но пока забежала проверить девочек, ты куда-то успел уйти.
— Я не уходил, я плёлся, — ответил я почти без шуток.
— Тогда плетись в душ и переоденься… — с сочувствием улыбнулась Мария Михайловна. — Там с тобой хотят поговорить.
— Скажите этим разговорчивым, что могут идти лесом, раком и на… — начал было я.
— Боюсь, этим людям такого говорить не стоит, — снова улыбнулась Малая. — Вот ректор бы мог: за ним род Рюриковичей стоит. А нам с тобой, Федь, не стоит. Во всяком случае, пока.
— Сами напросились… — вздохнул я. — Буду через пять минут!
— Ты кофий будешь? Они сделают⁈ — долетело из-за двери.
Ещё несколько секунд я стоял и думал, а потом выглянул и мрачно заявил:
— Буду…
И снова закрыл дверь. На душ и переодевание ушло ровно пять минут. В царском войске и не такое научишься делать. И подлеченные ссадины, и ушибы не помешают. Плохо другое: что пальто, которое я купил по случаю холодов, пришло в негодность. И, скорее всего, восстановлению не подлежало. А в нём было теплее, чем в осенней куртке. Но куда теперь деваться?
В общем, когда я вышел, моему мрачному лицу позавидовали бы грозовые тучи:
— Я готов… Но без кофия буду молчать,