Люди были уже не людьми. Они были фоном. Эпизодами. Гулкими тенями после света.
Город дышал смертью. Где-то орал ребёнок, где-то кричала женщина. Но крики тонули в глухой тишине между сердечными ударами. Щупальца скользили по асфальту, местами проваливались в лужи и мусор, поднимались, и снова помогали двигаться вперёд.
Выход оказался где-то между улиц. Развороченный переулок, обвалившийся забор. За ним — поле. Настоящее. Земля, жухлая трава, одинокие деревья. Пространство.
Я пересёк его молча.
Девчонка закашлялась. Слабо. Где-то между рёбрами почувствовал, как что-то хрустнуло. Не в ней — во мне.
Тело ныло. Сводило руки. Горели суставы. В голове стоял гул, будто барабан бил изнутри черепа.
Я не знал, куда иду. Просто — вперёд. От города. От дыма. От боли.
Солнце было низко. Воздух — холодный. Где-то по дороге я перестал чувствовать пальцы на ногах. Потом — пальцы рук. Щупальца ещё двигались. Но вяло. Без силы. Без толчка. Они уже не поднимали меня — просто несли по инерции.
Потом мелькнул дом. Одиночный. Полусгоревший. Рядом сарай, сгорбленное дерево, проржавевший бак.
Не думая свернул к нему.
Внутри было темно. Холодно. Пусто. Пахло древесной пылью и мышами. На стенах — трещины. Пол — из гнилых досок. Посередине — обугленная печка. Рядом с ней — пустая тряпка. Не одеяло. Обрыв чего-то.
Я прошёл ещё шаг. Потом второй. Щупальца задрожали, я упал на ноги. Колени подкосились. Я попытался опереться на стену, но промахнулся. Девчонка соскользнула у меня из рук — я поймал, но вместе с ней рухнул.
Лицом в пыль. Затылком об край стены.
Тело просто отключилось.
***
Сознание возвращалось медленно. Не рывком, не скачком. Медленно, как будто изнутри башки кто-то прокладывал путь лопатой. Тяжёлой, тупой, ржавой.
Сначала — пыль. Я чувствовал её носом. Густая, мёртвая. Потом — горечь во рту. Потом — боль. Везде.
Я попытался пошевелиться. Руки не слушались. Левая ныла от плеча до отростков пальцев. Правая — просто горела. Спина затекла так, будто я провалялся неделю на гвоздях.
И только потом — чужие пальцы. Осторожные. Касаются шеи. Проверяют пульс. Потом — ключицы. Потом — дыхание. Я не сопротивлялся. Просто не мог.
— Живой. — Голос тихий, женский. Немного хриплый.
Я открыл глаза.
Передо мной — серый потолок. Щель в крыше. Оттуда — тусклый свет. В воздухе — прохлада. Пахнет пеплом и мышами.
Повернул голову. Рядом — девушка. Та самая. Вся в бинтах. Левое плечо перетянуто куском ткани. Волосы спутаны. Под глазами — синяки. Смотрит на меня. Настороженно. Но без страха.
— Ты говорил, что пришёл спасти. — Сказала она по-английски. Голос севший, но ясный. — И спас. Но теперь сам в жопе.
Я хрипло выдохнул. Хотел ответить — не смог. Только кивнул. Или дёрнулся — непонятно.
Она подложила под мою голову какой-то мешок. Осторожно. Без слов. Потом — крошечный ковш воды к губам.
— Осторожно. Пей. По чуть-чуть.
Губы потрескались. Пил, как мог. Вода — тёплая, мутная, но шла внутрь. Горло скребло. Живот вздрогнул. Пошла тошнота. Я зажмурился.
Она дождалась, пока я сделаю ещё пару глотков, и убрала ковш. Потом — промокнула мне лоб куском ткани.
— Ты был весь в крови. Я не знала, где твоя, где чужая. Плюс дыра в ноге. Но ты дышал. Я думала, ты не проснёшься.
Я только смотрел. Медленно. Сквозь мутную пелену.
— Я затащила тебя сюда. Нашла у тебя карту. Там была карта с… зельем? Я не была уверена. Но рискнула. Оно по виду и запаху было такое же как ты в меня влил. Там, на площади.
Я снова кивнул.
— Но оно сработало. И... У тебя что-то на спине… — она запнулась. — Оно как руки. Четыре. Я не трогала. Только накрыла плащом. Они дрожали. Потом спрятались.
Я хотел что-то сказать. Прошептать. Получилось только:
— Как долго?
Она поняла.
— Чуть больше суток. Почти не ел. Только воду вливаю. Ты в бреду кричал. Имя какое-то. "Юнона".
Я закрыл глаза. Сил нет. Даже думать тяжело.
Она сидела рядом. Просто сидела. Потом сказала:
— Когда ты упал, я думала, ты демон. Сначала. А потом поняла — ты просто… сломанный. Весь изнутри. Ты будто сгорел. По телу будто огонь пустили.
Пауза.
— Спасибо. За то, что вытащил.
Я не ответил. Не потому что нечего — просто не смог. Всё гудело. В голове — ватная тьма. Но я запомнил. Не её слова. Не тон. А то, как она держала ковш. Как руки дрожали.
И это было не меньше, чем молитва.
Целительный став активирован.
Я поморщился от боли. На рёбрах вспыхнули руны. Девушка чуть отшатнулась назад.
— Что это было? — спросила она.
Я не ответил. Просто лежал.
Пульсация от става шла глубоко, в мышцы, в кости. Где-то внутри будто копали горячим ломом. Я не вскрикнул, не застонал — просто скрипнул зубами.
Руны тлели багрово, мутно. Слабее, чем обычно. Я чувствовал — став работает через силу. Запасов почти нет. Мара забрала всё. Остался только осадок — выжатая оболочка.
— У тебя снова загорелась кожа, — прошептала она. — Прямо на ребрах. Вот тут. — Показала, не касаясь пальчиком.
— Не смотри, — выдавил я. — Руны. Лечат.
— Ты весь горишь, — тихо сказала она. — Как будто не живой. Как будто что-то внутри пульсирует.
— Что-то... есть, — прохрипел я.
— Это больно?
Я только кивнул. Медленно. Глаза снова закрылись.
***
Проснулся от холода. Ломало суставы, пахло плесенью. Где-то в углу дома капала вода — равномерно. Кап. Кап. Кап. И ещё — кто-то двигался. Шорох. Тихие шаги. Потом — мягкий звук. Как будто кто-то сел рядом.
Я открыл глаза. Девушка сидела на корточках, босая. В руках — миска.
— Еда. Немного. Тушёнка. Нашла у тебя в карте. Разогреть нечем, но хотя бы не холодная.
Я с трудом приподнялся на локтях. Она поставила миску рядом. Подсунула ложку.
— Я покормлю. Сам не сможешь.
Я кивнул.
Она кормила медленно. Осторожно. Ложка за ложкой. Иногда попадала не туда — рука дрожала. Смотрела в рот, как в цель. Как будто боялась ошибиться.
Я ел. Без слов. Без эмоций. Просто принимал еду, как принимаешь гравитацию или боль.
— Как тебя зовут? — вдруг спросила она.
— Неважно.