Повернули за угол. Там — больше военных. Не армия, а местная оборона. Карабинеры в старой форме, патруль по трое. Один здоровяк с дробовиком, двое с автоматами. Лица усталые, но глаза цепкие. Нас заметили — кивнули. Не остановили.
На стенах — листовки. Что-то о правилах поведения при тревоге. Где укрытия. Где не входить. Где проверка на заражения. Ни одного слова про систему.
Дальше — кафе. Настоящее. Половина стекол заклеена фанерой, но внутри кто-то есть. Из окна тянет запах кофе и тушёного мяса.
– Думаешь, работает? – спросила Лаура.
– Сейчас проверим.
Внутри — трое человек. Две женщины, мужчина у стойки. Хозяйка — средних лет, волосы собраны в пучок, на поясе кастет. Кофемашина старая, но греет. Столики чистые.
– Заказ принимается, если платите, – сказала она, не отходя от стойки.
– Есть кэш, – ответил я.
– Тогда подходите.
Взяли два кофе. Горький, крепкий. Как надо. Сели у окна. Я смотрел на улицу. Лаура — на меня.
– Думаешь, мы доживём до того, как всё устаканится?
– Нет. Но они — может быть.
– И ты им помогаешь.
– Не специально. Просто выживаю. Но если от этого они выживут тоже — нормально.
Она кивнула. Сделала глоток. Слегка улыбнулась.
– Тогда я не зря с тобой пошла.
Мы допили кофе. Мир вокруг продолжал шевелиться — не как раньше, но шевелился. Без криков. Без паники. Каждый что-то делал. Кто-то чинил, кто-то торговал, кто-то просто сидел.
Мы вышли из кафе. Солнце немного поднялось — улицы стали ярче, но тепло не ощущалось. Ветер с востока гнал пыль, где-то хлопнула жестянка. На пересечении — старая аптека. Половина стекол заколочена, на двери — список доступных лекарств от руки. Справа — палатка, что-то вроде пункта обмена. Народ стоял в очереди. Кто-то держал в руках батарейки, кто-то — пачки сигарет, консервы, даже патроны.
– Натуральный обмен? – спросила Лаура.
– Похоже. Курс диктует нужда.
Дальше — рынок. Несколько столов, пара шатров. Один парень торговал обувью, старой, но целой. На соседнем столе — мясо, завёрнутое в промасленную бумагу. Ни одного холодильника. В углу — генератор, по проводу шёл ток к маленькой морозильной камере. Видимо, для привилегированных. У входа сидела женщина в бронежилете, с ножом на колене. Просто смотрела.
Прошли мимо. Я поймал взгляд мальчишки лет десяти. Тощий, с рваной курткой. Смотрел на меня внимательно. Без страха. Без просьбы. Просто как на незнакомца. Я кивнул. Он не ответил.
Лаура молчала. Шла рядом, руки в карманах, взгляд — сканировал. Наблюдала. Вычисляла. Я знал это лицо. Оно у неё включается, когда она чувствует: может, здесь получится остаться. Пусть ненадолго.
– Есть шанс, что они продержатся? – спросила она, не оборачиваясь.
– Если не полезут наружу — да. Тут есть дисциплина.
– А долго?
– Неделя. Может, две. Потом жрать станет нечего. Система всё сожрёт. Или другие приползут.
– Или ты.
Я посмотрел на неё. Серьёзно. Без иронии.
– Я — не паразит.
– А кто?
– Триггер. Появляюсь — и мир меняется.
– Это утешение?
– Это правда.
Она немного помолчала смотря в землю. Потом подняла взгляд и мы пошли дальше.
– Я ведь видела, что ты устроил там, в Новента. Меня должны были сжечь. Я была пятой, после той рыжей. Но ты не полез спасать меня. Спас только ту девчонку. Я не осуждаю, нет. Ты и не знал обо мне. Просто... Там были сотни человек. Я видела как ты их рубил, резал на куски... А потом добивал ещё шевелящихся, ещё живых. Женщины, дети, старики, все, кто там были. Ты убил всех, кто не смог убежать...
Я остановился. Повернулся к ней. Взгляд — прямой, без выражения.
– Не все.
– Что?
– Кто смог встать и уйти — остались живы. Кто молился, прятался, ныл — сгорели. Это не моя война. Я не спаситель.
– Но ты их убивал. Ты устроил бойню. Геноцид. Без колебаний.
– Они были мертвы с того дня, как начали служить той твари. Они не молились. Они принимали. Церковь не была приютом. Она была ульем. Там не было женщин и детей. Были гниды. Носители. Свечи. Яркие, пульсирующие. И если бы я ушёл — через время они бы вышли в город, а потом и в мир. Все.
Она молчала. Только дыхание стало глубже. Смотрела не на меня — в сторону.
– Мне плевать, что ты думаешь. Я не герой. Не воин света. Я мясник. Когда надо — я режу. Быстро, глубоко и до тишины. Потому что если не я — то никто.
– И всё?
– Этого достаточно.
Мы свернули на тихую улицу. Тут было меньше людей. Больше окон. Один дом явно жилой — бельё на балконе, проволока под ступенями. Видно — укрепляли. У другой стены — граффити. Кривые буквы: "VIVIAMO ANCORA". Мы ещё живы.
– Звучит гордо, – сказала она.
– Звучит обречённо.
– Это одно и то же?
– Иногда — да.
Впереди — снова шум. Кто-то переругивался через дорогу. Видимо, спорили о цене. Мужик в жилете толкал женщину, она не отступала. Подошёл карабинер, схватил обоих за плечи и развёл в стороны. Грубо, но без насилия. Люди смотрели — и отворачивались. Привычка.
– Не вмешиваемся? – спросила Лаура.
– Нет. Здесь свои правила.
– Понятно.
Мы обогнули площадь. Там стояли грузовики. На кузовах — флаг штаба. Водители курили, кто-то чинил подвеску. Я заметил карту на капоте одной из машин — крупную, с отмеченными зонами. Красные — заражённые. Жёлтые — нестабильные. Зелёных почти не было.
– Нам туда, – сказал я, кивая в сторону окраины.
– Уже?
– Пока есть силы. А вечером — металл.
– И мне плиту?
– F ранг. Целых две!
– Спасибо...
Она не улыбалась. Просто кивнула.
Город жил. Но каждый шаг был хрупким. Каждый день — на острие. И всё же — жили. Потому что другого выбора не было.
Глава 5
Утро было тихим. Ни стрельбы, ни криков, ни суеты. Только глухое гудение генератора за тонкой стенкой и посвисты ветра в металлических щелях ангарных створок. Я проснулся. Даже усталость не давила, просто лёгкая тяжесть в теле, как после долгой тренировки.
Лаура лежала на боку, лицо наполовину скрыто локоном. Спала спокойно. Я встал, накинул куртку, прошёл к дальнему столу. Остатки