Читая Булгакова
Илья Бровтман
© Илья Бровтман, 2023
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Мастер и Маргарита
Размышление Пилата
Порой непросто сделать первый шаг.
Вы смотрите на Понтия Пилата.
Как будто я оракул, или маг.
За каждый шаг наступит час расплаты,
А предо мной не друг мой и не враг.
Как поступить, когда ответ не ясен,
Кто более империи опасен?
Один украл суму и кошелек,
Другой — людской покой похитить смог.
Спросить с меня должны за эту пару,
А я один избрать обязан кару.
С вором понятно — грешен человек.
И консулы воруют осторожно.
Но воровских времён стихийный бег
Петлёй утихомирить невозможно.
Что сделаешь, такой уж этот век.
Ну, этого казнить полезно, ладно,
Чтоб прочим людям не было повадно.
А со вторым, не помню уж как звать.
За что его я должен покарать?
За то, что в новый мир открыл он двери,
И верит в то, во что непросто верить.
Он силою огромной наделен,
Способной обеспечить созиданье.
Но на пути стоит центурион.
Суровые законы мирозданья,
И мощный, неподкупный легион.
А также справедливый Прокуратор.
Над этим всем, как глыба — Император.
От этого, наверно, вечный Рим —
Священ, могуч, велик, непобедим.
И, как бы нас фортуна не косила,
Всегда основой жизни будет сила.
А вдруг он прав, неистовый еврей?
Возможно, нам нужна другая вера.
И, может вера в доброту людей,
Откроет нам любви и счастья эру.
Но сможет ли постичь сие плебей?
Патриций отказаться от разврата,
Талант не станет больше мерой злата.
И будет светоч нас вести вперед,
За ним пойдет очищенный народ,
И покорится новому дурману.
Я этому противиться не стану.
Но прогони беднягу от ворот,
Кто станет слушать пламенные речи.
Страданье, полный мук водоворот.
Но, если ляжет крест ему на плечи,
Тогда в него поверит весь народ.
Да, он не Бог, но лет пройдет немного,
И чернь в него поверит, словно в Бога.
Пусть ляжет мне на голову позор,
Но я решусь на смертный приговор.
Пускай Ершалаим надрывно плачет,
Не сможет он Мессией стать иначе.
Размышление Иешуа Га-Ноцри
Я наконец-то обрету покой.
Хоть на кресте, но думаю о Боге.
Земная жизнь на финишной прямой.
Пожалуй, время подвести итоги,
Готовя душу к жизни не земной.
По воле Бога вижу я далёко,
Он дал мне в наказанье дар пророка.
Жизнь после смерти ох как не легка,
Когда способен видеть сквозь века.
Обидно на Голгофе умирая,
Понять, что жизнь растрачена земная.
Теперь мне больно вспоминать о том,
Чему учил я бедных иудеев.
Как счастье принести в свой отчий дом.
Превратно всё поняли фарисеи.
Грехи людские стали ремеслом,
Угодным Богу сделав подаянье,
А совесть заменили покаяньем.
Наотмашь бьют безжалостно пока,
Безропотно подставлена щека.
Я не просил отвешивать поклоны,
Мой лик, изображая на иконах.
Зачем мне нужен купол золотой?
Я в рубищах ходил и не стеснялся,
Довольствовался пищею простой,
И над людьми никак не возвышался.
А этот негодяй — Урбан Второй,
Используя интриги и наветы,
Забыв моё ученье и заветы,
Послать на смерть и на убийства смог.
Он говорил, что «это хочет Бог».
А после раздавать ключи от рая,
За злато индульгенции давая.
А я мечтал про божью благодать.
Мне не нужна людей слепая вера.
Хотел, чтоб научились различать,
В себе черты злодея Люцифера,
И непременно их уничтожать.
Безмерно благодарен я, не скрою
Тому, кто смог подняться над толпою.
Но инквизитор на расправу скор —
Еретика отправил на костёр.
Во все века творят дела злодеи,
Моим крестом прикрывшись и идеей.
Всегда народу нужен благовест,
А сам я никому не буду нужен.
Повиснет на груди нательный крест.
Молитвы гул — многоголос и дружен,
Польётся в уши Бога с разных мест.
Все будут ждать пришествия второго.
Но если б я пришёл на землю снова,
И начинал неспешный разговор,
Толпу, сбирая на горе Фавор,
Недолго б простоял на пьедестале —
Меня бы снова на кресте распяли.
Размышление поэта
Кто мне ответит на простой вопрос?
Как можно верить в то, чего не видно?
Порой, не видя белизны берёз,
Мы отрицаем то, что очевидно,
Живя во власти вымысла и грёз.
А то, что мы считаем невозможным,
Мы априори почитаем ложным.
Ну, кто поверит, что огромный кот
Кондуктору монету подаёт.
Скажи такое другу за обедом,
Сочтёт его приятель пьяным бредом.
А может я, с ума сошёл уже?
Но кто решает, что такое норма?
Гуляю по столице в неглиже.
А может у меня такая форма,
Или поэт сегодня в кураже.
Смешно о вкусах спорить и фасонах.
Но что же неприличного в кальсонах?
Нас держит этикет от — сих до — сих,
Но ведь поэт всегда немного псих.
Вы можете в уме прикинуть сами.
Какой нормальный говорит стихами?
Но был ведь тот огромный жирный кот,
Все было перед ясными очами.
Меня от страха все ещё трясёт.
Такое будет приходить ночами,
И будет бить меня холодный пот.
Но всё равно, хоть это неприятно,
Становится доступно и понятно.
Ведь там не обошлось без сатаны,
Все остальные мысли не важны.
А я сижу в заношенном халате,
И думаю о Понтии Пилате.
А по Москве гуляет Сатана,
И я остановить его не в силах.
Милиция ловить его должна,
Кого ещё сведёт злодей в могилу,
И будет в этом и моя вина.
Мы все должны на зло искать управу.
Нельзя быть в стороне, идет бой правый.
Столкнуться с силой должен лиходей.
Ведь фронт проходит по сердцам людей.
Поэт всегда протест, мятеж, крамола.
Он должен жечь сердца людей глаголом.
Мы подлость, трусость видели не раз.
На свете у добра врагов немало.
Порою жадность, зависть мучит нас,
И отступать пред ними не пристало.
Тем более в такой тяжелый час.
И отказаться от борьбы неверно,
Обязаны стихами бить мы скверну.
Должны весь мир