Старший новус спрыгнул с коня, подошел к голове и кивнул:
— Вы не напрасно нас позвали. Наказывать не стану.
Староста с облегчением выдохнул и поблагодарил господ новусов за милость.
— Шкуру тоже не отберу. Скажи только, кто его убил? Много ли народу полегло?
— Пастух убил. Он не совсем пастух, вернее сказать, не всегда, просто в тот день был пастухом, — залепетал староста. — Тарг его звали. Он один и убил.
— Один? — старший обернулся к своим подчиненным. — Кто из вас вышел бы один на один с таким зверем?
Те промолчали.
— Позови своего пастуха! Глянем, что это за герой такой!
— Так нет его! Помер он. Третьего дня и помер. Сильно кровавый зверь его порвал.
— Ну раз помер, значит, помер.
Старший выхватил нож, вогнал прямо в волчье темя, чуть покачал лезвием. С хрустом череп раскололся. Из раны новус осторожно выковырял какую-то штуковину, похожую на кусок гнилого мяса.
— Воды! — велел он.
Когда он ополоснул эту мерзость и покатал меж пальцев, я с удивлением увидел на его ладони ярко-красный камешек, как две капли похожий на тот, что я нашел в отчимовом схроне.
— Если бы твой пастух остался жив, я бы отдал это ему. Но раз он помер, заберу себе.
— Конечно, господин новус. Как пожелает господин новус!
Значит, это тоже ценная вещица, если новус не побрезговал испачкать свой нож. И за нее тоже можно получить немало денег. Вот только бы знать, сколько она стоит и разрешено ли крестьянину такую иметь? А то вдруг за нее тоже рубят головы.
Старший запрыгнул на коня, отмахнулся от старосты, который настойчиво, но без искреннего желания, приглашал его остаться на скромное застолье, а потом новусы уехали обратно в город.
Толпа возле дома старосты потихоньку начала расходиться. Мальчишки попытались стащить голову волка, но их обнаружили и прогнали пинками, тогда они убежали играть в новусов и кровавого зверя. Бабы разошлись по своим делам, а я прислонился к изгороди, чтоб послушать разговоры взрослых. Вдруг они скажут что-то про этот камушек? И мои надежды оправдались.
— Сарен, а что это он вытащил из головы волка? — спросил мой сосед Харт.
Старик вздохнул:
— Это ядро.
— Ядро? Какое ядро? Неужто то самое?
— Оно.
— Это что же, если б я первым его вытащил и съел, сразу стал бы новусом? — удивился сын старосты, тот самый, который притащил насаженную голову волка.
— Дурень ты, Ларс. Если б ты его сожрал, попросту бы помер. Изнутри бы тебя выжгло! И мне жить бы стало полегче! Уж тридцать лет мужику, а ума не нажил, — рассердился староста.
— Но я сам слыхал, что так делается! — возмутился Ларс.
— Так да не так! Если б всё было столь просто, каждый дурень бы смог стать новусом. Даже такой, как ты! Слова еще нужны особые, заговоренные, а их знают лишь в культах. В культы кого попало не берут, да и стоит их учение дорого. Хоть всю деревню продай, а всё равно не хватит. Ладно, иди работай. И вы все идите!
Мужики разошлись, а я так и сел под изгородью.
Ни разу я не вспомнил о предсмертных словах Тарга, ни разу! А ведь неспроста он заставлял их повторять. Отчим дал мне всё, чтобы стать новусом: ядро кровавого зверя, заговоренные слова, кошель серебра и меч. Хорошо, что я не сломал тот ясеневый росток! Надо бы воды принести и полить его, чтобы крепко прижился!
Вот только помню ли я те слова? Как же там было? Камни, вода, лед, огонь… и что-то про жизнь. Меня аж пот прошиб со страху, что я всё забыл. Никогда себя не прощу, ежели по собственной глупости упущу удачу.
Я вернулся в дом, сел возле отчимовой лавки и начал вспоминать. Вот тут он лежал, весь израненный, а вот тут сидел я. Он позвал меня и велел повторять.
Заветные слова всплыли будто со дна мутного бочага, и я прошептал:
— Море камней и льда,
Пылает в огне вода.
Ветер из пепла и стали
Стирает жизнь навсегда.
Оглянулся, прислушался — ничего. Встал, попрыгал, попытался поднять стол — едва пупок не надорвал. Знать бы, как оно должно действовать. Вдруг их нужно говорить лишь при свете луны? Или сидя по пояс в воде? Конечно, там еще и ядро нужно съесть, но мне было боязно. А ну как помру? Сгорю изнутри, как сказал староста? И посоветоваться не с кем.
Может, у старосты спросить? Он вон сколько всего знает: и про ядро, и про слова. Но если я спрошу, он может подумать, с чего бы мне таким интересоваться. Вдруг он ведал, что Тарг был новусом? Чужаков у нас особо не жалуют, а вот Тарг остался и прижился. Явно же староста что-то знал. А вдруг догадается про схрон? Тогда не видать мне ни ядра, ни монет, ни меча. А если захочет выпытать слова?
В городе я бывал всего два раза. Первый — давно, еще с отцом, и оттуда я помнил только большой имбирный пряник, который обсасывал весь день. А второй — уже с отчимом и матерью. Мы приехали на ярмарку прикупить новые ткани матери на платье. Там было шумно, людно, весело. Пугали ряженые в смешных и страшных личинах, плясали, размахивая цветастыми рукавами, бродячие скоморохи, толкались лотошники, предлагая пироги, пряники да горячие сосиски. Служители Сфирры во всем зеленом вышагивали меж людей со строгими лицами. А потом кто-то крикнул: «Душегуба казнить будут!», и толпа хлынула к Веселой площади. Мать тогда ходила тяжелой, и отчим, оберегая ее, не заметил, как меня утащило вслед за остальными.
Поначалу я испугался, отхватил немало ударов чужими локтями и коленями, споткнулся, вцепился в незнакомого мужчину, чтоб не упасть, а тот не рассердился. Вытянул меня повыше и подсадил на каменный столб.
— Гляди-гляди! Вон как душегубов наказывают! Оно всякому полезно!
И я глядел во все глаза. Худого заросшего волосьём по самые брови мужика выволокли на помост, содрали рубаху и привязали к столбу. Волосья у него росли не только по лицу, но и по всему телу, даже спина выглядела мохнатой. Какой-то важный господин долго и скучно зачитывал многочисленные преступления виновного, но до меня не долетало ни словечка, как и до людей вокруг. Все расшумелись, затолкались, чтобы пробраться вперед, а когда не вышло, то начали