Глава 8
Заходишь в Зимний дворец и сразу будто в другой мир попадаешь. Мир, где не пахнет ни землей, ни потом, ни даже ладаном. Пахнет… чем-то сладковатым. Духами? Пудрой? Паркетом, что трут без устали, чтоб блестел, как у кота… кхм… ладно. Чистотой какой-то стерильной, что аж жутко. Не по себе.
Я вот, хоть и царь теперь, хоть и ношу шапку Мономаха, а все одно — чувствую себя здесь чужаком. Гостем, что заявился без приглашения на чужой праздник. Все эти залы бесконечные, анфилады, что тянутся, кажется, до самого горизонта, теряясь в зеркалах, которые множат их до бесконечности. Стены расписные, потолки, уходящие в небо. Золото, золото, золото! Везде! Не просто так, полосками или узорами. Оно тут живет. Оно заполняет все пространство, кричит о себе, давит. На лепнине, на мебели, на картинах в рамах. Картины, кстати, одна другой краше. Сюжеты разные — нимфы какие-то голые, мужики бородатые с умными лицами, бабы пышнотелые с румяными щеками. И все это — на фоне золота.
Иду я по этим залам, а мои орлы за мной плетутся. Охрана из казаков все никак не привыкнет. Почиталин головой крутит. Вроде уже не один месяц как тут обживаются, а все-равно обстановка бьет по башке. Прислуга. Это отдельная песня. Сотни их, наверное. Целая армия. Чистые, напомаженные, в ливреях, что иному полковнику не снились. Стоят вдоль стен, не шелохнутся почти. Тени. Смотрят тебе в спину, и не поймешь, что у них на уме. Страх? Уважение? А главное — их много. Зачем столько? Что они тут делают весь день? Полируют золото? Сдувают пылинки с этих пышных жоп на картинах?
Мне этот дворец — как тюрьма золотая. Бездушная. Красивая, конечно, спору нет. Но… не живая. Не дышит, как Москва. Здесь все напоказ. Для послов, для гостей заморских, для тех, кто ценит эту мишуру. Царская резиденция? Да пусть сами в ней живут! Мне хватит Теремка в Москве. Или даже избы в Оренбурге. Там хоть понятно, для чего ты живешь, за кого воюешь.
Ладно, хватит дум. Сегодня — прием. Очередной. И снова посольский. В большом Тронном зале.
Добрались наконец. Зал, конечно, впечатляет. Гигантский. Трон на возвышении, под балдахином. Иностранцев, масонов, просто чиновников из МИДа — видимо-невидимо. Все в парадных мундирах, платьях, с орденами. Гудят, как пчелиный рой. Стоят группками, переговариваются. Как только я вошел, шум стих. Все взгляды на меня.
Иду медленно. С достоинством. Шапка Мономаха на голове тяжелая. Кафтан парадный красный, вышитый. Не люблю такую одежду, но надо. Это — образ. Это — власть. Даже бороду ради нее отращивал. Чтобы выделяться.
Поднимаюсь на эскедру. Сажусь на трон. Поерзал. Мягко. Языком по зубам пощелкал — ну что, готовы слушать нового царя?
Откашлялся:
— Господа послы, представители держав дружественных и… не очень. Приветствую вас в столице нашей обновленной России!
Некоторые заметно напряглись. Пусть привыкают.
— В прошлый раз, помнится, меня отвлекли смоленские дела. Пришлось ненадолго отлучиться из Москвы. Не закончили разговор тогда. Надеюсь, в этот раз никакие… варшавские дела нам не помешают?
Усмехнулся я. Шутка, понятная только тем, кто в курсе моих планов насчет Польши и того, как я помешал там одной особе. И намек ясный на то, что я вижу все их интриги. По залу пронесся легкий ропот. Несколько послов нервно переглянулись. Польский посланник, кажется, побледнел.
Махнул рукой, оркестр заиграл что-то бравурное. Лакеи начали разносить шампанское на подносах. Прием пошел своим чередом. В толпе блистала Августа со свитой, управляла слугами одним взмахом веера. Коротко переговорил с французским послом — тот все витиевато рассыпался в комплиментах, говорил о традиционной дружбе. С английским — осторожный, прощупывает почву, интересуется уральскими приисками. С австрийским — тот лебезит, боится, видно. С остальными по мелочи, общими словами. Все чего-то ждут. Каких-то заявлений. Каких-то перемен в политике.
Я не собирался им ничего важного говорить. Зачем раскрывать свои планы?
Пусть Безбородко отдувается. Ему за это жалованье идет. Весь мне мозг выел, что прошлый раз неладно вышло, надо повторить, успокоить европейские монархии. А как их успокоишь, когда Стокгольм взят, войска готовятся к прыжку на Варшаву? Тут как говорится, даже идиоту все будет ясно. Но умиротворять будем до последнего — об этом я дал отдельные инструкции Безбородко.
Пообщавшись с дипломатами, заметил Агату. Княжна была в черном открытом платье с такими глубоким декольте… Что я просто утонул взглядом в нем. Еще и мушку прилепила на грудь, почти рядом с еле закрытым оборками соском. Платье обтягивает, подчеркивает все изгибы. Возбуждающее до черта. Нет, а такое можно на официальном приеме⁇
— Сейчас же иди за мной! — тихо рыкнул я, кивая в сторону выхода.
Прошел по анфиладе в какой-то из пустых кабинетов, запер дверь. Уже собрался отчитать девушку… Но не смог.
Подхожу. Молча. Хватаю ее за руку, подтягиваю к себе. От нее пахнет сиренью. Свежестью. Не пудрой или духами, как от придворных дам.
Надоела эта мишура. Надоели эти разговоры пустые. Надоела эта вечная игра. Хочется… простоты. Животности.
Агата дрожит. Я обхватываю ее, прижимаю к себе. Чувствую ее тело сквозь тонкую ткань платья.
Руки сами скользят по ее спине, вниз. Попка упругая.
— Юбки…
Она послушно приподнимает подол. Кружево шуршит.
Быстро. Поднимаю пакет из нескольких юбок еще выше. Агата прикрывает глаза.
Здесь, в этом золотом склепе, среди всей этой мертвой красоты, я наконец чувствую себя живым. Настоящим. Разворачиваю девушку к себе спиной, наклоняю над столом.
Всего несколько минут. Быстро. Напряжение, что копилось весь день, всю неделю, что висело тяжестью власти, ответственности, риска… уходит. С потом, с криком, с забытьем.
Опускаю юбки, зажатые в кулаке. Агата распремляется, стоит, тяжело дыша. Потом начинает поправлять волосы. Красивая. С покорными глазами. Чертенята ушли, можно сказать, с криком сбежали.
— Ты наказана! Изволь одеваться соответственно обстоятельствам. У нас тут сегодня не древнегреческий пир Афродиты.
— Да, мой господин!– Агата приседает в книксене
Ведь издевается! Чую, что внутри смеется надо мной. Ну ладно, пора возвращаться обратно на прием. Все эмоции — прочь. Я снова царь. Снова камень и кремень.
Открываю дверь. Выхожу в анфиладу. Иду по ней, быстрым шагом. Надо возвращаться на прием. Дела.
И тут меня перехватывает Августа. Стоит у дверей Тронного зала. Бледная, как полотно.