Она хрупкая, всегда прячет глаза, всегда боится быть навязчивой.
Я сотню раз пыталась объяснить, что ее присутствие совсем не напрягает, что я всегда рада ее видеть, что никогда не против ее компании, но это бесполезно.
Иногда мне кажется, что она меня побаивается, а я этого совсем не хочу. Я постоянно дарю ей подарки, которыми она почти не пользуется. Не из-за неуважения, просто она очень бережливая. Хотя сейчас на ней платок Луи Виттон, который я купила в нашу с Расулом последнюю поездку на отдых.
Роза понятия не имеет, что такое Луи Виттон.
Это была моя шалость. Я до сих пор помню кривоватую улыбку ее сына, когда я делала эту покупку.
— Завтра звоните. Я приду, когда нужно будет.
— Спасибо, — я склоняюсь, чтобы оставить на ее щеке поцелуй.
Она сжимает мои плечи. Резковато, суетливо, как всегда, а потом выходит за дверь. Она живет в доме через дорогу. Мы снимаем для нее квартиру.
Глянув на себя в зеркало, я еще раз поправляю прическу и избавляюсь от пиджака. Убираю в обувницу маленькие розовые ботинки, про которые, судя по всему, забыли после прогулки.
И не мудрено.
Я и сама вышла из прокуратуры в офисных туфлях, забыв их сменить.
Расул вернулся домой на три дня раньше. Не предупредив. Никого не предупредив, даже меня.
Я и люблю, и ненавижу, когда он так делает.
И знаю, что он делает это для меня, чтобы пощекотать нервы.
Я предельно взбудораженная, ведь дома его не было три недели.
Он расхаживает по кухне, на ходу поедая приготовленный его матерью салат. Голый до пояса, одетый в одни спортивные штаны и трусы. Носки он снял. У него на руках наша дочь, и их голоса звучат еле различимо на фоне работающего телевизора: — ... такая длинная штучка… из нее течет водичка…
— Водичка течет?
— Угу…
— Шланг?
— Да… шланг…
— Ты сказала санки…
— Нет… шланг…
— Ладно. Шланг. Да. У меня есть шланг. Зачем он тебе?
— Чтобы помыть машину…
— Твою?
— Нет… твою… дзип…
— Ну… давай лучше на мойке ее помоем…
— Угу… вместе…
— Вместе, да…
— Угу…
Расул бросает взгляд на дверной проем, увидев движение. Осматривает меня с ленивой улыбкой, а я хмурюсь, изучая его лицо на расстоянии.
У него синяк на скуле и сломан нос. Второго визуально не видно, но я в курсе этой травмы.
На шее Амины алая шелковая ленточка, в ладошках - серебряный диск наградной медали.
Расул провел три недели в Эмиратах, участвовал в турнире. Мой муж серебряный призер.
Мне приходилось присутствовать на его боях.
Это совсем не страшно, и с разбитым лицом он заканчивает бой не так уж часто. Это чертовски завораживает - воочию видеть то, чему он посвятил жизнь. Его профессионализм, талант. Возможности его тела, скорость и силу. Удары, которые со стороны кажутся мимолетными касаниями, оставляют на его теле синяки и гематомы, с этим мне смириться было сложнее всего.
Амине я смотреть его бои запрещаю. Ей три года, и я не готова проверять, насколько ее это может испугать. Она присутствовала на его боях, примерно в годовалом возрасте, разумеется, ничего не поняла, и пока с нее этого достаточно.
Я забеременела целенаправленно. Через год после свадьбы, которую мы сыграли так быстро, как только могли. Уже через месяц после того, как Расул сделал “предложение”.
Я хотела за него до безумия. Это был голый порыв, мне было плевать на последствия. Но свадьба была такой огромной, что на меня свалилось что-то вроде прессинга ответственности.
У Расула очень много родственников, и я была, как выставленная на витрину кукла. И еще я была очень счастлива в тот день. И он тоже…
Я хотела от него ребенка. Это пришло ко мне, как затмение. Такое же импульсивное решение, как и наша свадьба. Необдуманное, невзвешенное. И только когда начал расти живот, я поняла, что моя жизнь больше никогда не будет прежней.
В тот первый год Расул провел очень хороший спортивный сезон. Лучший в его карьере на тот момент. Он был… так в себе уверен, брал награды одну за одной. Мы были счастливы. Я очнулась в тот момент, когда на тесте было две четких полоски…
Роза Алиева оказала мне неоценимую помощь. Она переехала за два месяца до рождения Амины, и я просто не представляю, что делала бы, останься с новорожденным младенцем одни на один! Я была такой неумехой, что просто стыдно. Плакала, когда дочь отказывалась от моей груди, но ни разу не высказала претензий своему мужу, ведь сама хотела этого ребенка. Когда озвучила это Расулу, он разозлился, напомнив, что имеет к этому ребенку такое же непосредственное отношение, как и я.
Расул целует черные кудряшки дочери. Ставит ее на пол, говоря: — Иди, приберись…
Ее игрушки разбросаны по всех комнате, как после взрыва.
Наша дочь очень послушная, если можно так сказать.
Она отправляется выполнять поручение отца и будет выполнять его очень исправно, правда даже через час ее ковыряний комната будет выглядеть точно так же, как выглядела.
Амина очень артистичная. И пластичная. Мы показали его тренеру по художественной гимнастике, и та хочет взять ее через год. У нее очень хорошая координация и она легкообучаема. У нее отличные спортивные задатки.
— Дай-ка мне это, — прошу я, когда вижу, как красная ленточка исчезает в пустом мешке с игрушками.
Амина роется, хихикает. Достает медаль, которую я забираю с собой. На кухонном столе коробочка, прежде чем вернуть в нее награду, рассматриваю серебряный диск. Гравировку.
Расул за мной наблюдает, сложив локти на барной стойке.
Я разворачиваю его, подойдя.
Он опускает руки вдоль тела. Смотрит послушно. Его веки потяжелевшие, губы приоткрыты.
На его торсе мелкие синяки. Я выдвигаю ящик, чтобы достать мазь и обработать тот, который на скуле.
Расул прикрывает глаза.
— Теперь ты будешь делать так каждый раз? — спрашиваю, имея ввиду то, что он второй раз подряд вернулся раньше без предупреждения.
— А что, у меня есть вероятность застать тебя с любовником?
Я начинаю смеяться.
Это выходит настолько непринужденно, что он и сам улыбается.
Открывает глаза. Смотрит на меня сверху вниз. Заправляет мне за ухо волосы.
Я покрываюсь мурашками от удовольствия.
После долгого отсутствия дома он всегда очень нежный. Со мной, с дочерью, с Розой.
Впереди у него три месяца отдыха, мы