Катя снова уснула, а когда проснулась, дома были уже все — и отец, и брат Витя. Мать накрывала на стол. — Вот и наша Катенька проснулась... — обрадовалась мать. — Будешь с нами ужинать? Доктор сказал — тебе надо побольше есть. Вот, папа мяса сегодня купил, вкусный суп, будешь? Наша доченька сейчас умоется и вместе с нами сядет, да, доченька?
Катя сходила во двор — ноги еле держали ее, во всем теле была страшная слабость. Над белым в ночи зимним двором в небе сияла огромная ослепительная луна, и лиловая тень от нее лежала возле сарая. Катя умылась из умывальника за печкой, села за стол. На нее все пристально смотрели. Витя с суровым видом жевал любимую еду — хлеб. Отец был трезв, он осунулся за последние дни, и Катя вдруг заметила, что его скулы похожи на ее скулы, а у Вити рот похож на ее рот. А волосы Кати — ну точно волосы мамы. И впервые, пожалуй, теплое чувство родства ополоснуло ее сердце... — Мне чаю, — попросила Катя. — Крепкого... какой папа пьет. — А суп? — нахмурилась мама. — Сначала едят суп. — А вот Павел Иваныч говорит... если по Шелтону... — Катя запнулась. — Уехал Павел Иванович, — сказала мать. — В городе будет работать. Там, в городе, как раз для него народ... а мы люди простые... — Она поставила пе^ед дочерью большую глубокую тарелку с горячим жирным супом, из которого, как пушка, торчала широкая мозговая кость с чудесной мякотью внутри. Но Катю передернуло. Она вдруг вспомнила живых коров, которые мычат у соседей возле крыльца, иногда глядя мокрыми, добрыми глазами на Катю. Их режут, рубят топором и потом варят. И какая разница — корова в котле или человек? — Что с тобой? Катя молчала. — Ну налей ей чаю! — хрипло сказал отец. Мать встала, налила в чашку густого — сплошь заварка — чаю. — Сахару намешать? — Спасибо. Нет. — Катя держала в дрожащих тонких ладонях горячую фарфоровую чашку с голубым ободком и думала о том, что, наверное, теперь Павел Иванович больше не захочет с ней говорить. Она осталась одна. И даже книг не успела у него взять... был бы повод навестить в городе... — Зря ты этому учителю доверяешь, — сказал вдруг Витя. — Дядя Володя рассказывал — он раза три женился... и вообще — алкаш. „Павел Иванович?!" — хотела изумленно воскликнуть Катя, но решила промолчать. Дурачок Витя. Может, раньше и пил учитель, но Катя видела — теперь он живет по методу Иванова, закаляя себя, подставляя душу космосу. — Кстати, он тебе привет передавал... — как-то смущенно завозился на стуле отец и, опустив голову, принялся хлебать суп. — Вон, даже цветы на базаре в городе у грузин купил. Только сейчас Катя увидела: в глиняной дешевой вазе стоят черные усохшие хризантемы. „Еще замуж за этого толстяка в черной майке выдать меня надумают... Куда бежать? Что делать?"
После ужина отец и брат ушли курить на крыльцо, а мать начала мыть посуду. Катя хотела помочь, но мать сказала, чтобы она лучше легла. — Ты еще слабая. Витя договорился, тебя повозит несколько дней в Михайловку... а чтобы зря не говорили, кого-нибудь еще будете прихватывать на сани... — На тракторе? — Почему? На лошади. Заодно почту туда оттартает...
Как в далеком детстве, Катя лежала в санях, укутанная тулупом, на котором ночью спала. Рядом стояли на коленях ее одноклассницы из Желтого Лога — Таня Шершнева, Таня-бурятка и Люда Петренко. Они все три были крепкие, загорелые сибирячки, могли и пешком ходить, но зачем пешком, если есть транспорт. А вот четвертый ученик, Олег, из гордости не захотел ехать с ними. Только и брякнул глупость вроде того, что Жилина — радиоактивная девушка, и это на всех перейдет. Сказал — и аж сам скривился, как от зубной боли, от своей ахинеи... „Ну почему люди тяжело сходятся? — думала Катя, задремывая. — Что стоило Олегу подойти и сказать, мол, прости?., давай дружить?.." Вот и Михайловка... „А может, мне рады будут? Меня же не было целую неделю", — простодушно жмурилась, глядя вперед под морозное солнце Катя. Но увы, увы... Как была она изгоем, так и осталась. Если ее вызывали к доске, то ее никто не слушал, в классе шумели. На переменах она стояла на излюбленном своем месте — возле батареи отопления, и однажды прилипла к ней — кто-то прикрепил к железу несколько комков отжеванной резинки. Катя пошла по звонку на урок — над ней сзади хохотали. Она понимала — она должна первая смириться. Тут не имело значения, как ты учишься, как одеваешься... сейчас все хорошо одеваются... Надо найти сильного человека и сунуть голову под его покровительство. В классе были такими