Психологическая защита совершенно естественна и часто полезна. Мы полагаемся на ее механизмы, чтобы справиться с расстраивающими нас чувствами. Эти привычные мысленные действия постепенно перестраивают системы межнейронных связей мозга, значительно влияя на наш характер. Они служат очень полезным целям: например, позволяют нестись по дороге со скоростью 110 км/час, не думая о последствиях внезапного спазма, помогают медикам сохранять спокойствие на месте происшествия, а солдатам – участвовать в боевых действиях. Они успокаивают нас и позволяют правильно расставлять приоритеты – вместо того, чтобы руководствоваться внезапным порывом.
Однако, охраняя нас от опасностей или трудностей реальной жизни, защитные механизмы несколько искажают ее, приводя в соответствие с нашими парадигмами – или наоборот полностью изгоняя их из сознания. Степень искажения, вызванного защитой, свидетельствует о том, насколько она разрушительна для человека. Существуют так называемые «здоровые» механизмы: юмор, который помогает безопасно выражать гнев, или альтруизм, когда, заботясь о других, мы заботимся о себе. Но другие способы защиты – проекция, пассивная агрессия, отрицание – могут быстро привести к деструктивным последствиям.
Саморазрушительные аспекты психологической защиты
Отрицание – классический пример защиты, ослепляющей нас в отношении последствий нашего самодеструктивного поведения. Отрицая, мы не видим ни проблемы, ни ее последствий. Алкоголик отрицает показания собственных чувств (жить без алкоголя все труднее и труднее) и не слышит уговоров и предостережений жены, друзей и работодателя. Если его бросит жена, он обвинит в этом ее; если его уволят, он начнет упрекать своего начальника. И будет обвинять кого угодно – только не собственное пьянство.
В состоянии бессмысленного бунта мы можем использовать отрицание, чтобы блокировать осознание своей враждебности, подобно подростку, не понимающему, почему мама кричит на него, когда он смотрит телевизор вместо уборки. Укоренившееся отрицание – крепкий орешек, потому что мир допущений отрицателя абсолютно логичен до тех пор, пока вы принимаете его предпосылки.
Много лет назад я осознал, как это работает. В то время я слишком много пил. Я просыпался утром с жутким похмельем и ненавистью к себе, шел в душ, делал его настолько горячим, насколько мог выдержать, и через какое-то время принимал решение контролировать потребление алкоголя. Я прокручивал в голове, что проведу вечер и следующие несколько дней планируя, как уменьшить выпиваемый объем. Это приносило чувство облегчения и помогало пережить день.
Но, в конце концов, до меня дошло, что я принимаю эти утренние решения два или три раза в неделю – и продолжаю пить. Осознав, что просто утешаю себя ложным обещанием, которое не выполняю, я устыдился и почувствовал себя полным болваном. Итак, магия перестала работать: я больше не мог утешать себя подобным образом и вынужден был признать, что мое пьянство вышло из-под контроля. Мне пришлось вообще бросить пить, чтобы почувствовать себя лучше.
Защитные механизмы, использующиеся для того, чтобы скрыть от нас неприглядную реальность, обычно приводят к трем неприятным последствиям:
1. Эмоция, которую мы пытаемся заблокировать, так или иначе просочится наружу. Вместо начальника мы будем кричать на своих детей. Свои страхи мы сосредоточим на прокрастинации, а не на ответственности.
2. В конце концов, реальность всегда настигает нас. Истекает срок сдачи курсовой. Печень отказывает. Мы теряем работу или, в лучшем случаем, перестаем продвигаться по карьерной лестнице.
3. Чрезмерное усиление защитных механизмов искажает характер. Мы становимся нечестными с самими собой и, следовательно, с другими. Вместо того, чтобы противостоять авторитету, мы хитрим. Вместо того, чтобы бороться с болезненным опытом, мы закрываем глаза на реальность. Вместо того, чтобы понять, что совершаем ошибки, мы впадаем в депрессию и продолжаем стремиться к совершенству. Наш искривленный мир допущений означает, что мы ценим самозащиту больше честности и смелости.
Вот лишь один пример того, как защитные механизмы формируют нашу личность:
Рэйчел посещает психотерапевта, потому что ей одиноко. Она – успешная и приятная женщина, у нее есть несколько друзей, но нет романтический отношений. На самом деле, она никогда не испытывала сексуального влечения ни к мужчине, ни к женщине. Она знает, что ее мать и бабушка были «фригидными», поэтому полагает, что проблема с половым влечением каким-то образом передается по наследству. При попытках психотерапевта указать, что сексуальное желание универсально, она возражает: «Я никогда не принимала решения не испытывать сексуального влечения». Но, немного покопавшись, они обнаруживают один случай из ее юности.
В четырнадцать лет Рэйчел влюбилась в мальчика в школе и написала длинное признание, которое положила в его шкафчик. Мальчик прочел ее письмо вслух группе своих приятелей, что вызвало дружный смех. Несколько дней Рэйчел чувствовала себя глубоко униженной, а затем перестала обращать на него внимание – как и, впрочем, на всех остальных мальчиков в школе. Она начала вести себя тихо, замкнуто и высокомерно и посвятила всю себя учебе.
Такое отношение Рэйчел перенесла и во взрослую жизнь, никогда не испытывая интереса к мужчинам – в попытке защититься от повторения пережитого унижения. Так что, она права и не права одновременно: она никогда не собиралась отключать сексуальные чувства, но защитные механизмы, которые она использовала, чтобы избежать дальнейших страданий, привели к необратимым изменениям.
Вот почему саморазрушительное поведение нельзя назвать частью нашего сознательного «я». Оно становится настолько привычным, что кажется частью характера, но влечет за собой непредвиденные негативные последствия. Без преднамеренного и объективного самоанализа мы можем так никогда и не разобраться, каким образом наши защитные механизмы причиняют нам вред.
Вместо того, чтобы попытаться справиться со страхом и понять его, мы становимся теми, кто отрицает реальность. А, отрицая реальность, лжем сами себе. Как только это происходит, мы начинаем лгать другим и постепенно нагромождаем одну ложь на другую. Эти тщательно продуманные оборонительные сооружения становятся тем, что Вильгельм Райх называл броней характера. Чем больше подобных нагромождений мы создаем, тем меньше видим окружающую нас реальность. Это как если бы мы сидели в танке и, смотря на мир через крохотное оконце, только и могли бы, что стрелять.
В итоге мы приходим к тому, что мы все больше и больше теряем способность