С этой минуты всё своё время я посвятил созданию лекарства для Роя, и каждый раз, как дело сдвигалось с мёртвой точки, мчался в его комнату, чтобы, сидя у кровати пылающего жаром брата, шептать на ухо:
― Кажется, получается, умоляю ― потерпи немножечко. Уверен, всё будет хорошо.
Высокородный маг всё никак не возвращался, а местный лекарь лишь ненадолго облегчал страдания Роя и на мои жалобные взгляды грустно качал головой:
― Никто не в силах ему помочь, это всё влияние чужого мира, боюсь, скоро нас ждут страшные времена. Сомневаюсь, что Господин принесёт нужное снадобье, ведь он и сам не знает, что надо искать. На твоём месте, Сан, я бы подумал, как жить дальше ― не будет Роя, и ты станешь не нужен… Многие в этом доме спят и видят, как бы расправиться с хозяйским любимчиком, так что брось лабораторию и иди в Храм, помолись за обоих.
Я чувствовал, что не просто бледнею, а, наконец, становлюсь похожим на одного из этих чудных белокожих аристократов-Высокородных. Мой голос вибрировал от злости:
― Даже думать так не смей, бездушный болван! Он обязательно справится; Рой очень сильный, а я ему помогу, даже если понадобится отдать всю свою… ― озарение пришло мгновенно, и, не слушая, что кричал вслед оскорблённый лекарь, уже мчался в лабораторию, поняв, наконец, где находится последний недостающий элемент лекарства…
Работа была закончена, оставалось лишь проверить ― справился ли я с поставленной задачей. В школе мне не было равных в создании лечебных зелий, но тогда речь шла лишь об оценке, а сейчас ― о жизни самого дорого человека. Я весь отдался работе, перестав следить за временем, и, наконец, что-то получилось. Дрожа, смотрел на плескавшееся в маленькой тёмной склянке творение своих рук, понимая, что, если допустил ошибку, мучительная смерть ожидала не только Роя, но и меня самого.
Час назад из похода в Дивный Край вернулся окончательно упавший духом Старший Избранный. Он не только не нашёл лекарства, что было вполне предсказуемо, но и сам чуть не погиб ― заметившие его отряд чужеземцы применили неизвестное оружие и стеной огня уничтожили почти всех. Сам Высокородный лишь чудом спас свою жизнь, вернувшись домой с израненными телом и душой.
Он не отходил от сына, снова и снова пытаясь применить магию, и, к несчастью, в очередной раз ― безуспешно. Нахмуренный лекарь печально сообщил, что Рою осталось жить несколько часов. Убитый горем отец не отпускал руку сына, боясь потерять даже минуту его жизни.
Было бы огромной глупостью надеяться, что в таком состоянии он хотя бы ненадолго выйдет из комнаты, позволив мне испробовать зелье. И тогда я решился на отчаянный шаг. Стучать в комнату брата не имела смысла, Высокородный под страхом смерти запретил слугам даже приближаться к двери, тревожа его скорбь. И это были не просто слова: сам видел, как он безжалостно пронзил клинком старого слугу, попытавшегося принести ему успокоительный отвар.
Последний раз взглянув в окно на догорающий закат и заранее простившись с жизнью, без стука вошёл в комнату: не сгибая спины в поклоне, словно холоп перед хозяином, а с высоко поднятой головой, как младший брат к старшему. Как учил мой единственный друг…
Не дав опомниться обезумевшему от горя магу, едва поднявшему на меня красные от бессонницы глаза, громко произнёс:
― Я приготовил зелье для брата. Высокородный, позвольте помочь Рою.
Это была страшная дерзость, за которой должна была последовать неминуемая расплата, но отец встал и молча отошёл в сторону, пропуская наглеца к постели больного. Выглядел названый братишка очень плохо: магия уже не сбивала жар, и обычно бледное лицо Роя горело пунцовым румянцем. Его длинная чёрная коса не струилась привычной шёлковой волной, спускаясь на плечи мокрыми спутанными космами. Прекрасное лицо, казалось, ещё больше вытянулось, скулы заострились, худые ключицы выпирали из выреза сорочки, натянув и без того сухую, как пергамент, кожу…
Такие любимые весёлые карие глаза были плотно закрыты, а длинные ресницы отбрасывали на щёки мрачные лиловые тени. Над всем этим ужасом плыли душные запахи благовоний, от которых меня тут же затошнило. Надо было действовать, и немедленно.
Я решительно сел на кровать и, приподняв голову брата, осторожно, маленькими порциями влил в рот лекарство, убедившись, чтобы он сглотнул хотя бы половину. Закрыв его покрывалом и погасив курильницу, распахнул окно. Ворвавшийся свежий ветерок промчался по душной комнате, а я, повернувшись к Высокородному, уверенно потребовал:
― Мне понадобятся кусок мягкой ткани и крепкое белое вино.
Отец кивнул и, сорвав с себя дорогой шейный платок, протянул его мне, а через минуту в руку лёг пузатый кувшин с драгоценным вином. Я снова присел на кровать и, смачивая ткань подобием уксуса, стал обтирать сначала лицо, а потом и тело Роя. Вбежавший в комнату лекарь возмущённо кричал, размахивая руками, но я даже не повернул голову на его вопли. Звон затрещины и оханье означали, что Высокородный указал не справившемуся со своими обязанностями магу на его место. Сцену завершили звуки пинка и хлопнувшей двери.
Всё это проходило мимо меня ― я не спускал глаз с Роя и через некоторое время удовлетворённо выдохнул:
― Отлично, братишка… Краснота почти пропала, какой ты молодец! Борись с проклятой заразой, покажи ей, кто тут самый сильный и смелый. Я с тобой… ― и, посмотрев на замершего Высокородного, в чьих глазах зажглась крошечная искра надежды, поправился, ― мы с тобой. Мы любим тебя, Рой, сделай это для нас и для себя.
Брат вздохнул и его ресницы дрогнули, сухие губы едва различимо прошептали:
― Пить… Хочу пить.
Я кивнул отцу, и тот послушно принёс воды.
Через час жар окончательно спал, и Рой спокойно уснул. Забрал плошку, сказав Высокородному, с улыбкой держащему сына за руку:
― Пойду в лабораторию, надо приготовить новую порцию лекарства. Он встал и сделал то, чего я от него уж никак не ожидал ― прижал к себе, целуя в лоб:
― Спасибо, Сан! Всё, что тебе понадобится для работы, смело требуй у слуги, он теперь постоянно будет при тебе, чтобы помогать.
Поклонившись, быстро вышел, сзади неотвязно следовал один из слуг. Оставив его за дверью ждать распоряжений, без сил опустился на небольшую жёсткую лежанку в углу и заплакал, закрывая рот рукавом, стараясь скрыть рвущиеся из груди рыдания. И дело было не только в испытанном напряжении или страхе за жизнь названого брата, которой теперь ничто не угрожало. Просто объятия чужого отца пробудили мои давно забытые воспоминания: яркие картины, сменяя друг друга, замелькали перед глазами…
Почти десять лет назад тоже была весна, кажется, месяц май, близились первые в жизни летние каникулы. Провожавший сына в школу отец, вот так же крепко обняв на прощание, уехал на работу. Потом провал в памяти сменился новой картиной: я, смеясь и дурачась с ребятами, возвращался после занятий через берёзовую рощу. Между светлых стволов мелькнула странная сияющая полоса, и, подгоняемый любопытством, бросив рюкзак в траву, на цыпочках приблизился к ней. Сильным порывом невидимого ветра меня затянуло внутрь этой светящейся щели, и снова наступила тьма…
Когда слёзы кончились, а распухший нос окончательно перестал дышать, я встал и, всё ещё дрожа, подошёл к столу, начав готовить новое лекарство для Роя. Руки работали сами, пока голова не переставала задаваться одним и тем же вопросом:
― Как же я мог забыть такое? Нет, не мог…
На самом деле, воспоминания жили глубоко внутри и иногда приходили во сне, но я им не верил. Не принимал всерьёз периодически всплывающие в памяти непонятные слова, казавшиеся такими смутно знакомыми, и не узнавал загорелые лица людей, совершенно непохожих на бледных обитателей этого дома.
А когда вдруг понял, что могу читать привезённые в подарок книги, у меня впервые шевельнулась мысль, что я ― оттуда, но она почти сразу была отброшена, как невероятная.
― Тупой болван Санёк, так, кажется, называл меня Валька. Вспомнить бы ещё, кто такой этот Валька, может, настоящий брат?