Голубые глаза, на щеке глубокий рваный шрам. Взгляд внимательный, буквально пронизывающий. Даже жестокий. На лице не было ни капли сострадания — только холод. Даже высокомерие.
— Ты кто? — тихо пробормотал я.
— А какая разница? — негромко произнес старик. — Я спас твою жизнь. Остальное не важно.
Несколько секунд было тихо.
— Где я? — одними губами, едва слышно спросил я.
— Там же, где и раньше. На нашей земле. А сейчас в моем доме. У тебя много ран. Никто не знает, что ты здесь… Я нашёл тебя вчера утром, едва взошло солнце.
Вчера? Это что же получается, я больше суток провалялся в отключке? Вообще, для изнуренного организма, отдавшего все резервы на последний рывок — моё состояние вовсе не удивительно. Ещё неизвестно, какого рода и характера мои раны и травмы.
— Что ты намерен со мной сделать? — глухим голосом спросил я, глядя на старика.
Вопрос простой, но вместе с тем очень важный. Какова моя дальнейшая судьба? Если он меня нашёл, спас и подлатал, зачем ему все это нужно? Точно не из человеческого сострадания и солидарности. С другой стороны, быть может он преследует какую-то цель? Мне нужно было понимать, зачем и почему он спас мою шкуру и что меня ждёт дальше…
— Пока не знаю… — вдруг ответил тот, отвернувшись. — Один из шурави, два года назад убил моего сына!
Честно говоря, такого резкого ответа я совершенно не ожидал. Кто он, этот старик? Друг или враг? Что он намерен сделать? Мирное афганское население, в разных частях республики, далеко не всё поддерживало присутствие на своей земле советских солдат. Мотивы были разные. Они вполне могли улыбаться тебе как гостю, а как только отвернёшься, вонзить нож в спину. Никогда не знаешь, чего ожидать от таких людей, уставших от бесконечной войны.
— Зачем ты мне помог?
— Хватит вопросов… — так как он говорил на ломанном русском, иногда путая слова и предлоги, то и дело переходя на пушту и обратно на русский. — Спи…
Вдруг, вытащив что-то из кармана, он сунул это мне под нос… Я вдохнул, закашлялся. Внезапно почувствовал, как через неприятные ощущения проваливаюсь в какой-то странный сон.
— Что… Что это такое? — я вяло взмахнул забинтованной рукой, попытавшись отмахнуться от руки этого странного старика, но получилось совсем плохо.
— Мы поговорим, когда я решу, что для этого пришло время! — твёрдо произнес он, глядя мне в глаза.
Я еще успел уловить смысл, но обдумать услышанное уже не смог — мозг уже уверенно проваливался в сон, а за ним и весь организм.
Чёрт возьми, подобный расклад меня совсем не устраивал… Ну, ничего! Выкарабкаемся!
Глава 3
В плену у Сафира
Кажется, прошло около суток.
Большую часть прошедшего времени я проспал, а когда очнулся, увидел рядом на столике кривую глиняную тарелку с какой-то мелкой крупой, грязно-коричневого цвета… Судя по всему, она была сваренной. Выглядело не аппетитно, но в животе все равно заурчало. Я не смог определить, что это такое, но было похоже на грубый, плохо почищенный булгур. Как на вкус — пока не знаю.
Не было ни ложки, ни вилки — по-видимому, подразумевалось есть прямо так, руками из тарелки. Моджахеды, крестьяне и местные торговцы ели именно так, без приборов. Рядом с тарелкой стояла все та же эмалированная кружка с теплой водой.
Внезапно, вот прям в эту секунду мне зверски захотелось есть и пить. Это хорошо — прямой показатель того, что мой организм взял курс на поправку. Это хороший знак. Я облизнулся, кое-как дотянулся до тарелки.
Прислушался — тишина. Старика не было. Сложно говорить о том, кто спас тебе жизнь, при этом не зная, как к нему обращаться.
С трудом повернувшись на бок и приподнявшись на локте, я наконец-то получил возможность рассмотреть свои израненные ноги — все в бинтах. Кое-где были видны небольшие пятна крови, просочившиеся сквозь плотные бинты. Очевидно, меня посекло осколками, когда взрывной волной мое тело выбросило из салона бронетранспортёра.
Из-под слоя бинтов торчали мои грязные ступни с пальцами, кое-где с размазанными следами засохшей крови. Неприятный момент, но могло быть намного хуже. Дубовые армейские берцы, хотя и порядком ношенные, все же выдержали. Хорошо, что из военного госпиталя меня выпустили в ботинках, а не в резиновых шлепанцах… Иначе бы сейчас картина была бы совершенно иной.
Старик-афганец приходил раз в день, перевязывал и обрабатывал мне раны, но все процедуры делал молча. Он был агрессивен, злился на меня. Ругался. Я пробовал заговорить с ним, задавал самые простые вопросы, но тщетно. Тот молчал, хмурился и напрочь меня игнорировал. Не скажу, что меня это сильно раздражало, скорее, просто было странным.
Дотянувшись до тарелки с булгуром, я осторожно взял ее перевязанной рукой и принялся есть прямо так, рукой. Вытер ладонь о китель. Конечно, хорошо бы руки помыть, да нечем и вряд ли у меня это сейчас получится. Пришлось рискнуть — ну да, диареи мне сейчас для полного комплекта не хватало. Нужно превозмогать.
Впрочем, никаких последствий, к счастью, не было.
Вареная крупа и впрямь очень напоминала булгур, но всё-таки это было что-то другое. Полусухая, практически безвкусная. Ни соли, ни сахара у старика не было, либо он просто не хотел их тратить на меня. И это тоже было странно, поскольку медикаментов он почему-то не жалел. Одних только бинтов перевел не меньше трёх упаковок. Если вдуматься, то откуда у него все это? И кто он, черт возьми, такой?
Доел все, что было в тарелке. Запил водой. Голод немного утолил, жажду вроде бы тоже. Хорошо бы ещё добавки, однако сразу слишком много нельзя. Вернул тару обратно.
Полулежать в такой позе было неудобно — рука быстро затекла, поэтому я попробовал сменить позу. Пришлось сесть, хотя это далось мне нелегко. Болели бока, руки, ноги… Черт возьми, да все болело! Хорошо, что острой боли уже не было… Наверняка несколько ссадин и синяков я получил в то время, пока катился с того холма.
С трудом приняв вертикальное положение, я осмотрелся повнимательнее.
Начал с себя — голова тоже перемотана в районе лба, правая рука забинтована. Вероятно, это последствия удара о камни. Судя по ноющей боли, там рваная ссадина или что-то в этом