Поэтому я в тот же вечер сходил к Чарусовым, но никого из них не застал дома. Оставил в дверях записку — обрезок карандаша у меня был всегда в кармане, а клочок газеты позаимствовал из почтового ящика, я удалился с тревогой на душе.
Двадцатого я не пришёл к Светлане, так, как за мной в школу заехал Виктор Васильевич и мы с ним долго торговались за «долю малую». Сторговались на том, что мы сначала попробуем записать «дубляж», а по результату он сделает мне предложение. Кхе-кхе… Честно говоря, после того, как я попробовал записать пересказ «Сказа», его первое предложение мне уже не казалось плохим.
Отвёз он меня к каким-то «друзьям», проживающим в «серой лошади». Это дом такой есть у нас на улице «Имени Двадцать пятого Октября», построенный в тридцатых годах в стиле «Сталинский ампир», С колонами, лепными украшениями и скульптурами. Четыре скульптуры солдат, работниц и работников — строителей коммунизма, стояли на крыше дома. Почему его прозвали «Серая Лошадь» никто не знает. Говорят, что когда-то была и такая композиция, но до наших времён не дожила, оставив лишь память о себе в виде названия. В этом доме и раньше и теперь жила Владивостокская. Со времён его постройки жила. Старый дом… С высокими потолками и толстыми стенами. Покрашенный в серо-розовый цвет. Хе-хе… Может из-за цвета фасада и грубого монометаллизма возникло и прилипло сие прозвище?
Друзей в квартире на втором этаже было двое. Мужчина и женщина. Молодые. Чуть больше тридцати, как и Виктору… Глаза у обоих пытливые, но женщина мне сразу улыбнулась, а мужчина так и продолжал смотреть на меня испытующе и с некоторой настороженностью.
— Что-то он больно молод, — наконец сказал он. — Какой с него переводчик? На базе английской спецшколы и мы с, э-э-э, Марго переведём. Ты сам говорил, что фильм сложный… А нам нужны нюансы…
— Уверяю, тебе понравится, — улыбнулся Виктор. — У него дар.
— Не будем терять время, милый. Пусть начнёт. Там видно будет.
«Марго» положила ладонь на плечо «другу». Тот лишь пожал плечами, промолчав.
Мужчина был одет в костюм-тройку с галстуком и платком в нагрудном кармане и обут в туфли, словно для торжественного приёма. Ну и, естественно, под костюмом сияла белоснежная рубашка.
— Серьёзный «мэн», — вдруг сказал «внутренний голос». — Не просто так они пригласили переводчика, знающего Лондонский английский.
Именно Лондонское произношение услышал у меня Виктор, когда мы встретились с ним на следующий после просмотра «Омена» день. Он долго не мог поверить, что я выучил английский самостоятельно по пластинкам и радиопередачам. Но это было фактически так, потому, что во-первых, я действительно учил английский и достиг уровня пятёрки самостоятельно, а произношение и словарный запас взял из своей памяти. Предок владел и Австралийским английским и Лондонским. А предок и я — мы. И потому совесть моя была спокойна.
— Включай, — разрешил «друг» и Виктор включил «видик», стоящий на телевизоре «Шарп». Телевизор Виктор включил через инфракрасный, как я понял, пульт и моя нижняя челюсть отвисла. После характерных строчных помех от плёнки на экране телевизора возникла картинка с заставкой «Paramount Pictures».
— Салем продакшн. Ричард Бёртон, Клэр Блум, Оскар Вернер, — прочитал я белые титры на фоне колючей проволоки. — В фильме «Шпион, который вернулся с холода».
— Ух, ты, — прорезался голос «предка». — Давненько я такого не смотрел. Самый что ни на есть английский фильм про английскую разведку. По романе Джона Ле Карре. Тоже бывшего разведчика, кстати.
Камера откатилась и оказалось что снимали верхнюю часть кирпичной стены с блоками на верху и спиральной колючей проволокой.
— По одноименному роману Джона Ле Карре, — прочитал я титры.
— Это, как я понимаю, — Берлинская стена, — сказал я.
— С чего ты взял? — спросил «друг».
— Ну как? Написано же: «Вы выезжаете из американского сектора»…
— Логично, — хмыкнул «друг».
— Капэпэ союзников, — прочитал я на щите и дальше на «витрине» небольшой будки: «Капэпэ армии США. Чарли».
— Кофе сэр. Вы бы вернулись и поспали мистер… Тут не внятно. Мы позвоним, как только он появится.
— Хм, с этим «невнятно», мне понравилось, — прервал меня «друг», но я не прервался, напрягши аудио-восприятие и машинально включив подсознание, впал в транс.Теперь я был полностью погружён в прослушивание и просмотр фильма, в память «предка», помнившего «официальный перевод» и в тембр голосов актёров, произносивших свой текст по отведённой им роли. Вскоре от официального перевода я отключился и стал произносить слова с «киношными» тембрами, ловко подстраивая под них свой голос и стараясь переводить синхронно[2].
— Охренеть, — вдруг услышал я голос «друга». — Я такого ещё не видел. Синхронно — это да… Это понятно, но тембр… Он ведь подстроился и под их тембр.
— А я что говорил? Я это заметил ещё в тот раз. Он очень хорошо входит в образ. В образы… И имитирует голоса.
— И перевод… Достойный перевод… И он… Он максимально сконцентрирован медитирует, прислушивается…
— Досматривать будем?
— Зачем? Всё и так понятно. А этот фильм мы с Марго видели. Жуткая нудятина. Да, Марго?
— Девочку эту… Коммунистку… Жалко…
— Выключай, и на кухне поговорим. Там есть чем перекусить.
Виктор телевизор выключил пультом. Потом, подойдя к «видику», нажал на кнопку стоп. Меня тоже, словно выключили.
— А я бы это кино досмотрел, — вздохнул «предок». — Тысячу лет не видел.
Я, услышав во «внутреннем голосе» откровенное страдание, удивился вдруг возникшему предположению, что ведь он, и вправду, мог скитаться «где-то» тысячу лет, пока не появился во мне. Что мы знаем о пространстве, времени и параллельных мирах?
— Пошли, Михаил, — сказал Виктор. — Ты — молодец. Мы впечатлены. Как это у тебя получается? Ты словно уходишь в себя, когда переводишь…
— Э-э-э… Так, концентрироваться надо. Вслушиваться. Даже интонация имеет смысловую нагрузку. Особенно это заметно в радио-спектаклях. Правда там и актёры, э-э-э, специально переигрывают голосом, чтобы передать чувства.
Виктор покрутил головой.
— Какие спектакли ты слышал?
— Оливер Твист, Диккенса… По Агате Кристи какой-то спектакль… Названия не знаю. Включился позже…
— Сильно! Чарльза Диккенса в оригинале, это — сильно. Понял что-нибудь?
— Всё понял, — пожал я плечами. — Что там понимать? Спектакль же.
— Не скажи, не скажи…
На кухне — помещении чуть меньше зала — посередине стоял круглый стол, накрытый скатертью с бахромой и четырьмя стульями с высокими резными спинками, имелась электропечь, блестящая хромированная посудная мойка, кафель, кухонная мебель, состоящая из нескольких стоящих в ряд белых кухонных столов и навесных шкафов в цвет. Всё было импортного производства, даже, скорее всего, кафель. Но что-то в этой квартире было нежилое. Может быть то, что «Марго» плохо ориентировалась, где, что в мебели находится? Сахар, например, и чайные чашки с ложками…
Печенье «курабье» уже стояло на столе в большой вазе. Стояла и ваза с крендельками, посыпанных корицей, и оттого сильно специфически пахнувших. И то и другое из моих любимых, кстати, из печений. Тут же стоял мягкий на вид чёрный кожаный диван с подушками вместо подлокотников. Сразу захотелось погрузиться в него и прилечь на эту кожаную подушку. Мне даже почувствовалась прохлада от кожи, хотя я никогда в своей жизни на кожаном диване не лежал. В бабушкиной ветлечебнице имелся старый диван, оббитый зелёной вытертой кожей, но он был такой твёрдый, что на нём даже сиделось с трудом. А этот так и манил к себе…
Мы расселись за столом. «Марго» расставила чашки с блюдцами, сахарницу, ложечки, разлила в чашки заварку. Виктор взял со стола, мгновенно вскипевший, видимо уже был горячим, электрочайник и долил в них кипяток.
— Чисто по-русски, — сказал мне «внутренний голос». — В Англии так не пьют. Видел, как «контролёр» разливал чай? Вот так пьют чай в Англии. Они не Британские шпионы. Но, скорее всего — наши. Конторой за три версты пахнет. Всё тебя крутят… Будь осторожен.