Александра Яковлева
Иные
Пролог
Снег искрился на солнце, по-зимнему слабом, коротком. За несколько светлых часов нужно было успеть много: и матери помочь по хозяйству, и проверить в лесу силки. Пекка, самый старший из деревенских ребят, уже кричал на всю округу, собирая мальчишек, с которыми несколько дней назад ставил растяжки. Уговор оставался прежним: кому что ни попадется — всё делим пополам. Дюргий наскоро дочистил хлев и, бросив как попало инструмент, на бегу нахлобучил старую отцовскую шапку, подхватил снегоступы.
Младшая сестра Пекки, Анники, тоже зачем-то увязалась в лес. Она путалась в слишком большом для нее тулупе, едва поспевала за другими, но уверенно шла на своих детских снегоступах, хоть и самой последней. Прокладывая тропу по замерзшему озеру, Пекка то и дело покрикивал:
— Не отстаем, малышня! Дюрга, гляди там за Анни хорошенько!
Тогда Дюргий стал глядеть хорошенько, да так, что Анники быстро набрала снегу за шиворот и в валенки, а щеки у нее раскраснелись от мороза и смеха. Дюргий еще подначивал:
— Вот и чего не сидится у печки? Не женское ведь дело — за зверем ходить. Вся твоя наука в доме.
— Хочу и хожу! — отбивалась Анники, закидывая его снежками. — Пекка, скажи ему!
Но Пекка, тропивший путь, не обращал внимания на их возню. И Дюргий, весь в снежном крошеве, безнаказанно скакал вокруг Анники зайцем-беляком, сам едва понимая, что с ним такое происходит. Хотелось смешить соседскую девчонку и валять в снегу — чтобы в другой раз подумала, как ходить с ним, Дюргием, на промысел. Подумала — и, может быть, снова пошла.
— Да ты, наверное, просто влюбилась в кого-то из нас, вот и потащилась! — дразнился он. — Или ждешь заморского принца?
— А вот и жду! — выпалила Анники, бросая в Дюргия новый снежок. И добавила, совсем как взрослая: — Все равно тут не в кого влюбляться.
Дюргий посмеялся, но только чтобы не выдать себя перед девчонкой. Острая обида занозой засела где-то под ребрами. Он припустил за остальными мальчишками так, что Анники едва поспевала. Дюргий даже немного позлорадствовал про себя. Конечно, в любви эта пигалица совсем ничего не понимала. Другое дело — Колгана, ее мать. Еще не старая и красивая, она потеряла мужа на войне и до сих пор ходила по деревне во вдовьем платке. Вот она, наверное, кое-что важное знала про любовь. А Анники просто за ней повторяет. Этим Дюргий и утешался.
Вскоре он заметил, что один снегоступ у Анники разболтан: ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы поправить крепеж. А тут еще Пекка крикнул:
— Ну, чего тащитесь?
Пришлось оставить на время обиды и вернуться за Анники. Присев рядом, Дюргий поставил ее ногу себе на колено и подтянул ремень как следует.
— У тебя полозья треснули, ты знаешь? — сказал озабоченно. — Занеси потом моему отцу, он посмотрит.
Анники покачала головой:
— Пекка сам все починит, я ему скажу.
Когда вошли под темные со снежной проседью сосны, Анники остановилась, запрокинув голову и сдвинув со лба пуховый платок. Дюргий тоже замер, уставившись в прозрачно-голубое зимнее небо. В высоких кронах пели, переливаясь колокольчиками, птицы.
— Знаешь, кто поет? — спросила Анники и тут же сама ответила: — Это вот синица, а там — слышишь? Оляпка.
Она накрыла нос красной варежкой, чтобы немного согреть. Пар, прорываясь влажными облачками, устремлялся вверх, и Дюргий, слушая звонкую птичью ругань, любовался тем, как он клубится на морозе.
— Анники, Дюрга, — позвал Пекка издалека, — не отставайте!
Но тут же гаркнул не своим голосом:
— Не подходить!
Конечно же, все побежали — и Анники тоже, скрипя треснувшими полозьями и теряя снегоступы.
Пекка стоял на полянке, напряженный, словно готовый к бою, и пристально следил за густым ельником. Силки были пусты, но капли крови на снегу говорили о том, что кто-то все-таки попался — вот только стал чужой добычей.
Из ельника на детей глядела стая волков, по-зимнему голодных — один маленький зверек их только раздразнил. Молодые стали окружать Пекку, а вожак пошел прямо на него. Черная волчья губа подрагивала, обнажая клыки. Пекка замахнулся веткой, которую где-то подобрал, но ветка была короткая и нестрашная, так что волк не отступил. Для сильного зверя человеческий детеныш — легкая добыча, так всегда говорил отец Дюргия. Легче, чем загнать зайца или повалить оленя.
Мягко и бесшумно волк прыгнул с места, целясь Пекке в лицо. Дюргий ничего не успел сделать — да и не смог бы. Единственное, что получилось, — перехватить Анники, которая бросилась на помощь брату.
Анники завизжала, выбиваясь, и от этого визга Дюргию заложило уши. Казалось, в голове звенят тысячи маленьких птиц-колокольчиков.
Воздух вокруг задрожал, поплыл волной. Волна превратилась в ветер — и ударила с такой силой, что сбила с ног и Дюргия, и остальных мальчишек. Выпустив Анники из рук, Дюргий взмыл в воздух, ударился спиной о ствол дерева — и упал лицом прямо в сухостой. Одна торчащая из снега ветка оказалась с острой, обломанной вершиной. Щеку хлестнуло ослепительной болью — Дюргий взвыл, чувствуя, как по шее бежит горячее. Упав лицом в снег, он нагреб побольше на рану, чтобы остановить кровь и унять боль. Щеку дергало, глаз начал потихоньку заплывать, но все еще хорошо видел — значит, не пострадал. Что это было? Взрывчатка? От отца Дюргий слышал, что после войны кое-где находили припрятанный динамит. Но не в их краях, не в лесу около родной деревни!
Едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, Дюргий приподнялся. О себе он почти не думал — только об Анники. Как она? Жива ли? Он боялся увидеть самое страшное. Но первое, что бросилось в глаза — волки.
Словно невидимая рука великана разметала стаю во все стороны — их мягкие меховые тела, раздавленные, переломанные, недвижно лежали под деревьями. Сосны вокруг поляны согнуло, как после урагана, и снег, осыпавшись с ветвей, припорошил и волков, и брызги крови на снегу. Все выглядело так, будто произошло давным-давно. Будто волки сами умерли — или просто уснули колдовским сном.
Анники была жива. Она стояла на коленях посреди поляны, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Рядом с ней на снегу