Глостер, как обычно, получил вызов посетить заседание парламента, но совершенно не подозревал о плетущихся против него нитях заговора и потому, приехав 11-го в Бери-Сэнт-Эдмундс, был весьма удивлен, когда ему передали приказ немедленно явиться к королю. Представ пред очи короля, он, кроме своего мрачного, нахмурившегося сюзерена, встретился с королевой, своим старым врагом кардиналом, Саффолком и Сомерсетом. Саффолк, не теряя времени, обвинил Глостера в государственной измене и в заговоре против монарха и королевства, а также в распространении слухов, порочащих честь королевы и называющих Саффолка ее любовником. Глостер решительно отрицал все, но Маргарита холодно проронила: «Королю ведомо, на что вы способны, милорд».
Глостеру позволили удалиться к себе, пока король решает, как поступить с ним, но, когда он прибыл в те помещения, что снимал на время сессии парламента, его настигла и арестовала делегация лордов, в том числе герцог Бэкингемский и управляющий двором королевы виконт Бомонт, который занимал также пост лорда – верховного констебля Англии. От имени короля Бомонт обвинил его в государственной измене и сообщил, что он помещен под домашний арест.
Под домашним арестом Глостер провел двенадцать дней. В заключении он и умер 23 февраля. Причины его смерти так и не были установлены должным образом. Современники утверждали, что его либо удавили, либо задушили пуховой периной, либо «убили, введя во внутренности раскаленный железный прут». Никто не показывал пальцем на короля и королеву, никто не подозревал их в устранении Глостера: вину за убийство врага молва возлагала на Саффолка, хотя если он и вправду посягнул на жизнь Глостера, то едва ли осмелился бы действовать без санкции короля, поскольку Глостер был принцем крови и предполагаемым престолонаследником. Королева Маргарита и кардинал Бофорт тоже никогда не отдали бы приказ убить Глостера, не поставив в известность Генриха и не получив его одобрения.
Впрочем, нет никаких свидетельств, что Глостер был убит. Его большой друг аббат Уитхэмстед полагал, что он умер от естественных причин, и современные историки склонны с ним согласиться. Герцогу было пятьдесят семь лет, и он успел подорвать свое здоровье различными излишествами и многолетним развратом. Несомненно, арест стал для него глубоким потрясением и вполне мог ускорить его кончину, возможно последовавшую от удара, поскольку три дня до смерти он пролежал в беспамятстве. Тем не менее его кончина оказалась очень и очень своевременной, и многие высокие лица хотели от него избавиться, видя в нем некую постыдную обузу и помеху для проведения желанного политического курса. Жена Глостера попыталась возвести его на трон колдовством, и хотя его имя не всплыло на том судебном процессе, было ясно, что Генрих VI утратил к нему всякое доверие и был готов преклонить свой слух к любой лжи, распространяемой о нем клеветниками.
Согласно воле герцога, Глостер был погребен в аббатстве Сент-Олбанс, где его могила сохранилась до наших дней. Законных наследников у него не осталось. После смерти «добрый герцог Хамфри» превратился в легенду. Люди помнили его благодеяния, его щедрость и его патриотизм, забывая о его своекорыстном честолюбии и устаревших политических взглядах. А в тех, кого молва обвиняла в его убийстве, видели врагов государства.
9. Убийство в море
После смерти Глостера предполагаемым престолонаследником сделался Йорк, по крайней мере до тех пор, пока королева не родит сына или Генрих не назначит своим наследником Сомерсета.
Йорк во всех отношениях являл собой идеального предполагаемого престолонаследника: он был богат, уважаем, имел военный и административный опыт, уже был отцом растущего семейства и имел сильных, здоровых сыновей. Его притязания на престол были куда более обоснованными, чем у самого Генриха VI, хотя лишь немногие осмеливались вслух высказывать это мнение, но герцог, подчеркнуто демонстрируя верность королю, уже дал понять, что не мечтает о короне. Тем не менее он располагал и средствами, и способностями преследовать такую цель, если бы возжаждал трона, в чем вполне отдавала себе отчет придворная партия, и по этой причине Йорк не был признан наследником Генриха. Вместо этого был поднят вопрос о включении в число наследников Бофортов, и хотя в конце концов решение его отложили на неопределенный срок, правами Йорка вновь пренебрегли.
Смерть Глостера привела Йорка в смятение, потому что теперь он оставался единственным, кто мог бы возглавить оппозицию придворной партии, которая, по его мнению, причиняла несказанный вред королевству. Будучи политическим наследником Глостера, он чувствовал себя особенно уязвимым, ведь разве не убедил только что Саффолк короля обвинить его покойного дядю в государственной измене? Как же необычайно могущественный Саффолк мог поступить с ним, Йорком? Дело Молинса показало, какое коварство и злобу могла проявить придворная партия. Поэтому Йорку не очень-то хотелось занимать воинственную позицию, сторонником которой выступал Глостер. Отныне Йорк вел себя осторожно, остерегаясь придворной партии и бдительно следя за ее движениями, однако постоянно стремясь реформировать нынешний режим и получить голос в совете.
Внешне Йорк был не очень привлекателен: небольшого роста, плотный, с квадратным лицом и темными волосами; его младший сын, Ричард III, по слухам, весьма напоминал его. Портретов Йорка не сохранилось, до нас дошли лишь два его изображения, которые могут хоть сколько-то претендовать на достоверность. Одно из них украшает витраж, подаренный Сайренсестерской церкви до 1443 года двумя оруженосцами, служившими Йорку. На этом витраже герцог представлен по плечи, в короне и знаменитом золотом ожерелье с эмалевыми розами. Он гладко выбрит и подстрижен на военный манер, в стиле, любимом Генрихом V. У него глаза с тяжелыми веками, крупный нос и маленький рот. В Камберленде, в замке Пенрит, хранится гравюра, на которой герцог предстает с длинными волосами, с раздвоенной бородой; это копия утраченного оригинала, и ее подлинность подвергается сомнению.
Йорк был человеком весьма неглупым и одаренным, он говорил и читал по-латыни. В политическом плане он был консерватором, надменным, серьезным, даже суровым, сдержанным, отстраненным и закрытым, к которому трудно было проникнуться симпатией. Его не особенно любили другие вельможи, и он не видел причин искать их дружбы. Его мать умерла при его рождении, а казнь его отца, когда ему было четыре года, возможно, способствовала тому, что в нем развилась некая холодность и тяготение к одиночеству. По временам он поступал под влиянием настроения, ни