Генрих VI любил Элтем и выстроил там библиотеку с кабинетом для ученых занятий, где хранил книги, которыми очень дорожил. В этом покое было семь больших окон, украшенных витражами общей площадью сорок два квадратных фута, с изображением птиц и сказочных чудовищ. Однако в 1450 году ранним февральским вечером в здание дворца ударила молния, разрушив значительную его часть, включая холл, кладовую, поварню и другие помещения. Но кабинет Генриха, видимо, сохранился.
В королевских апартаментах Тауэра Ричард II повелел установить витражи площадью сто пять квадратных футов, с изображением французских геральдических королевских лилий и английских королевских гербов, а также выложить пол плиткой, расписанной геральдическими леопардами и белыми ланями, и украсить стены фресками, представляющими попугаев и королевские лилии, выполненные золотом и киноварью.
К концу XIV века на стенах королевских резиденций и домов вельможной знати стали развешивать шпалеры, иногда для того, чтобы защититься от сквозняков, но обыкновенно для того, чтобы как-то оживить скучную каменную кладку или штукатурку. Чаще всего потенциальные покупатели заказывали шпалеры с изображением таких сюжетов, как битвы, героические деяния, аллегорические и мифологические персонажи, придворные развлечения, а также библейских сцен.
Генрих V владел шпалерами, представляющими Эдуарда Исповедника, сцены из легенд о короле Артуре, императора Карла Великого, римского императора Октавиана, легендарного короля Франции Фарамонда, рыцарский турнир, аллегорические сюжеты, такие как «История Амура и Психеи» или «Древо вечной юности», даму в шатре, Благовещение, Пять радостей Богоматери и трех волхвов. Эти шпалеры почти наверняка все еще украшали дворцы Генриха VI.
На каждый год приходилось несколько христианских праздников, которые король отмечал с великой пышностью, и по такому случаю сотни аристократов, мелкопоместных дворян-джентри, рыцарей и сквайров стекались со всей страны, дабы узреть своего монарха в короне, на пиру, окруженного подданными. Всем полагался стол и кров за счет королевской казны. Те, кто хотел получить аудиенцию у короля, иногда ждали неделями, поскольку пробиться к монарху можно было лишь через сложную сеть корыстных покровительственных отношений, выстроенных вокруг него алчной знатью, и со всех сторон его осаждали жаждущие прибыльных постов и должностей, восстановления попранных прав или иных отличий. Придворные Генриха склонны были объединяться во враждующие клики, создававшие атмосферу подозрительности, зависти и интриг.
По обычаю именно двор устанавливал тенденции в моде, будь то фасоны платья, манеры или художественный вкус, и монарх естественным образом выступал в роли арбитра этих новых веяний, но Генрих VI считал себя выше подобной мирской суеты, предпочитая поощрять общественную нравственность и личное благочестие. Он действительно выступал покровителем литературы, музыки, искусства и зодчества, однако его двор нельзя описать как центр культуры и учености, каковыми сделались дворы английских монархов позднее.
Двор Генриха VI был обширен, неповоротлив и коррумпирован. Придворные служащие злоупотребляли его покровительством и расточали средства короны с катастрофическими последствиями для экономики и вызывали сильную неприязнь у вельмож, большинство из которых были исключены из этого привилегированного круга. В 1433 году, в период несовершеннолетия монарха, содержание двора обходилось в 13 тысяч фунтов в год; к 1449 году оно составляло уже 24 тысячи в год. Даже в 1433 году за королевским двором числился долг в 11 тысяч фунтов, и эта сумма неуклонно росла с каждым годом. Представители палаты общин жаловались в парламенте на дурное влияние, которое оказывают на короля придворные, на чрезмерную щедрость, с которой король одаривает приближенных, и на губительность королевского фавора, который обращается в конечном счете против самого монарха, ведь ему надлежит быть справедливым и беспристрастным ко всем в равной мере. Впрочем, Генрих не обращал внимания на эти жалобы. Коль скоро у него хватало средств на учреждение благотворительных и образовательных институтов, он был всем доволен. Время от времени он оказывал давление на казначейство, требуя списать растущие долги его двора, но не имел никаких стимулов делать еще что-либо, так как располагал личным доходом, получаемым главным образом от герцогства Ланкастерского. Впрочем, у парламента эта ситуация вызывала озабоченность, и в 1440 году, откликаясь на ходатайство королевских слуг, которым давно не платили жалованье, парламент объявил, что в течение следующих пяти лет казна будет получать по десять тысяч фунтов в год от введения новых налогов и направит эти деньги на погашение долгов двора. Подданные короля, которым пришлось платить по счету, были весьма раздосадованы.
Однажды ночью в январе 1438 года Оуэн Тюдор, прибегнув к помощи некоего священника, бежал из темницы в Ньюкасле, «коварно ранив тюремщика» при побеге. В марте его вновь поймали и препроводили в темницу. Впрочем, в июне его перевели под надзор коменданта Виндзорского замка. Там он пробыл два года, а затем, в июле 1439 года, был выпущен под огромный залог в две тысячи фунтов, при условии что не попытается и близко подойти к Уэльсу. 10 ноября король, «побуждаемый особыми причинами», даровал ему совокупное помилование за все преступления, совершенные до октября прошлого года; в чем именно заключаются его преступления, опять-таки не уточнялось.
Отныне Оуэн Тюдор не возвращался к прошлому. Король «в знак особой милости» пожаловал ему пособие в размере 40 фунтов в год из своих личных средств, и следующие двадцать лет Тюдор провел, не привлекая к себе внимания, тихо, но безбедно. Живший при королевском дворе примерно до 1455 года, он пользовался любовью и уважением своего пасынка-короля, который неоднократно дарил ему земельные угодья, а в 1459 году увеличил его ежегодное пособие до 100 фунтов. В феврале 1460 года он был назначен смотрителем королевских парков в графстве Денби, и мы можем предположить, что к этому времени ему вновь позволили поселиться в его родном Уэльсе.
В 1459 году валлийка, имя которой история не сохранила, в замке Пембрук родила Тюдору внебрачного сына, Дэвида Оуэна. Когда внук Оуэна Тюдора, Генри Тюдор, в 1485 году вторгся в Уэльс, Дэвид