Чего, однако, Маргарита не осознавала – это того обстоятельства, что «возвращенное» правительство уже порядком дискредитировало себя непопулярной внешней политикой, проводимой Уориком, и что она опоздала на несколько недель и уже не сумеет исправить причиненный им вред. К тому же она не догадывалась, что Генриха VI снова свергнул Эдуард IV. «Думаю, – писал один из корреспондентов Пастонов, узнав о прибытии королевы, – что завтра или самое позднее послезавтра король Эдуард выступит отсюда с войском, обрушится на нее и вновь изгонит».
На следующее утро, выпавшее на Светлое воскресенье, между четырьмя и пятью часами, король, зная, что приближается решающий день, как гласит «История прибытия», «хотя густой туман не давал им разглядеть друг друга», опустился на колени перед своим изготовившимся к битве войском и «вверил свою судьбу в руки Всемогущего Господа». Затем он «повелел развернуть знамена, трубить сигнал к наступлению и двинулся на врага, поначалу обстреляв его; вскоре два строя сблизились и вступили в рукопашную, причем противник отражал натиск короля Эдуарда и его людей со всем возможным мужеством и смелостью. При неослабевающей поддержке своих верных сторонников, которые не оставили его, небывало преданные ему, король Эдуард доблестно, отважно и яростно вторгся в средоточие вражеского войска, самую сильную и сплоченную часть его, нанося противнику великий урон».
Король «побивал и сокрушал» всех, кто оказывался у него на пути, «так что никто не в силах был устоять перед ним или выдержать натиск его соратников, преисполненных решимости победить и верных ему до последнего вздоха». Вскоре и Эдуард, и Уорик послали в бой свои резервы, каждый стремясь усилить свой выстроенный в боевой порядок центр. Оба левых фланга дрогнули и отступили в начале битвы, но ни Эдуард, ни Уорик из-за тумана не догадывались об этом, и каждый полагал, что именно он выигрывает. Оксфорд разбил и обратил в бегство левый фланг йоркистов, преследуя его на протяжении нескольких миль, вплоть до Барнета и за его пределы, а Глостер тем временем бросился в атаку, проложив себе путь по глубокой низине, известной под названием Задница Мертвеца, и врезался в гущу смешавшего строй ланкастерского левого фланга, пока король Эдуард, возглавлявший йоркистский центр, уже разил врагов своей смертоносной боевой секирой. Когда Эксетер зашел с одного фланга, чтобы присоединиться к Уорику и вместе с ним напасть на Глостера, Монтегю зашел с другого.
Тем временем некоторые солдаты Оксфорда исчезли в процессе преследования йоркистов, нашлись и те, кто воспользовался возможностью немного пограбить в Барнете, и графу потребовалось немало усилий, чтобы снова призвать их к порядку и построить. Затем он поскакал назад, на поле брани, а на груди у него и у его людей виднелась сияющая звезда, эмблема де Виров. Во мраке и тумане солдаты Монтегю, первыми заметившие их приближение, приняли эту эмблему за королевское «солнце во славе» и выпустили по ним несколько залпов из луков, отчего под градом стрел Оксфорд и его отряд из восьмисот человек бежали с поля битвы с криками: «Измена! Измена!» Весть об «измене» распространилась по ланкастерскому центру со стремительностью греческого огня, совершенно сокрушила его боевой дух и очевидно стала поворотным пунктом битвы, переломив ее ход. Сторонники Ланкастеров запаниковали и бросились прочь с поля боя. Даже поняв, что происходит, люди Монтегю решили, что Оксфорд и его отряды переметнулись к йоркистам, кинулись за ними в погоню и стали в ярости нападать на них. Некоторые кричали, что Уорик намеревается остановить сражение и вступить в переговоры с королем, а это многие сочли предательством. В рядах Ланкастеров воцарился хаос, и король в полной мере воспользовался их смятением, чтобы ввести в бой свои резервные части и атаковать их центр. Последовала яростная схватка, смешавшая ланкастерский строй. Монтегю был убит, возможно, кем-то из людей Оксфорда.
С трудом сдерживающий натиск йоркистов в гуще боя, Уорик попытался собрать и выстроить своих людей, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся после гибели Монтегю, но не сумел. Паника, охватившая его солдат, передалась остальным, и он не мог удержать растущий вал людей, в ужасе хлынувших с поля брани. В отчаянии он спешился и, собрав вокруг себя своих лучших рыцарей, воскликнул: «Если мы выдержим эту атаку, то выиграем!» Когда йоркистская кавалерия устремилась на них, граф принялся разить противника мечом, нанося удары направо и налево, и храбро сражался, как и рыцари его свиты и приближенные, но большинство из них зарубили конные йоркистские рыцари в доспехах, которые проносились по полю, оставляя за собой груды окровавленных тел.
Уорик, осознав в этот момент, что все потеряно, решил бежать и пешком бросился к лесу Розем-Вуд, где пасся его стреноженный конь. Король, понимая, что одержал победу, послал вестника, веля ему неспешно скакать по полю и провозглашать, что жизнь Уорика надобно пощадить, но группа йоркистских солдат, увидевших, как граф пытается бежать, либо пренебрегла приказом, либо не расслышала его, так как набросилась на Уорика, одолела его и убила, сорвав с него доспехи и бросив его нагое тело на месте убийства. Когда распространился слух о его смерти, остатки его армии охватил ужас и они обратились в бегство.
Обе стороны понесли тяжелые потери. Король, в отличие от прежних битв, на сей раз не отдал своим солдатам приказ щадить рядовых пехотинцев, и на поле брани были убиты не менее тысячи сторонников Ланкастеров. Йоркисты потеряли примерно пятьсот человек убитыми, в том числе многих из числа наиболее преданных Эдуарду аристократов: лорда Кромвеля, лорда Сэя, сына лорда Бернерса Хамфри Буршье, сэра Джона Пастона и многих других йоркистских придворных. Томас Говард был «тяжело ранен», в то время как на стороне Ланкастеров «был обобран до нитки и весь изранен» Эксетер, которого, по словам Уоркворта, бросили на поле, сочтя мертвым. Только позднее ему удалось спастись. Оксфорд с небольшим отрядом своих приближенных также сумел бежать и укрылся в Шотландии.
Джон Пастон, отец которого погиб в этой битве, сражаясь за Йорков, сам воевал на стороне Ланкастеров и, раненый, бежал с поля брани вместе с остатками графского войска. Теперь он затаился, вне себя от страха, не зная, какая судьба его ожидает, и молясь, чтобы король объявил всеобщее помилование. Эдуард