По улице продолжали бегать люди. Вдалеке истерично голосила женщина, лишившаяся, по всей видимости, жилья и всего имущества. Город напоминал разворошенный муравейник. Куда целили пушкари герцогини Маризы, неизвестно, но досталось, скорее всего, не складам, не местам расквартоирования военных, а жилым кварталам. Реналла даже не пыталась представить, каково горожанам, угодившим под обстрел и не успевшим покинуть домов. Завалены они обломками стен или сгорают заживо? Несказанно. Пожалуй, повезло лишь тем, кто умер сразу, попав под удары ядер. Только глупо надеяться на такой исход. Ведь для того и использовались пропитанные маслом тряпки, чтобы начались пожары, чтобы причинить больше вреда, вызвать панику и страх среди жителей Вожерона.
— Зря только тащили лейтенанта, — сердито проворчал Бардок.
Этого Реналла стерпеть не могла.
— А если бы попали в наше жильё⁈ — возмутилась она, вскакивая на ноги.
— Но ведь не попали же… — развёл руками телохранитель.
— Но могли!
— Раны у него тоже могли открыться. Уж не знаю, что вернее убьёт прана Марцеля. — Бардок пожал плечами и обратился за поддержкой к Жанелю. — Не так ли, сержант?
— Право уж и не… — начал было Жанель, но его слова прервал свист, с которым пушечное ядро разрезает воздух.
Реналла согнулась и прикрыла голову руками. Так близко… Так страшно…
Через мгновение она почувствовала, как ладони Бардока сжали её плечи. Телохранитель заслонял её собой. Оглушительный грохот отнял последние остатки здравого смысла. Реналла рванулась бежать, куда глаза глядят, но Бардок сумел удержать её, пригибая к земле. Очень вовремя, поскольку порыв горячего ветра запросто мог сбить напуганную прану с ног.
Сержант Жанель зарычал и выругался сквозь зубы. Отчаянно завизжала Марша. Что-то затарахтело, будто безумный великан швырял гостями булыжники, стремясь пробить стены домов.
— Тушите! Конюшню тушите! — Закричал Жанель.
Затопали тяжёлые сапоги.
Наконец-то Реналла решилась и открыла глаза.
Крыша конюшни занималась огнём. Один из «лшённых наследства» уже приставлял к стене лестницу, двое держали наготове вёдра, чтобы подать их товарищу.
Наискось от особняка, который занимала Рота Стальных Котов, через улицу, дымились развалины двухэтажного дома. Реналла помнила тёмно-красную черепицу на островерхой крыше и резные ставни. Ещё вчера хозяйка выбивала перину, перевалив её через подоконник. Во что теперь превратилась эта румяная жизнерадостная толстушка? Изломана обрушившимися балками перекрытия или обгорела до неузнаваемости в пламени пожара?
Во дворе дымились деревянные обломки, лежали куски штукатурки и битая черепица. Наёмники опасливо откидывали головешки подальше от палаток с порохом. Не ровён час, рванёт. И это несмотря на то, что холщовые пологи потемнели от вылитой на них воды. Пран Жанель очень внимательно относился к любой мелочи. Но бережённого и Вседержитель бережёт, как говорится. Мокрые тряпки или сухие, а огня поблизости держать не стоит.
— Это колдовство какое-то? — Только и смогла прошептать Реналла, ни к кому не обращаясь.
— Да где там… — отвечал Бардок, хлопая себя по рукаву, с которого поднималась тоненькая сизая струйка дыма. — Иногда так делают при штурме крепостей, начиняют пустое ядро порохом. Не думал я…
В это время кто-то яростно ударил в ворота со стороны улицы. Ещё и ещё раз.
— Откройте! Нам вода нужна! Впустите!
Сержант и телохранитель переглянулись. Бардок пожал плечами. Мол, что тут скажешь? Может, и вправду, на их подворье ближайший колодец, а остальные или далеко, или не подойдёшь из-за пожара?
Жанель молча указал на ворота одному из своих людей — крепкому кареглазому парню с серьгой в правом ухе, который в профиль легка напоминал Реналле лейтенанта Пьетро. Тот, слегка прихрамывая — подвернул ногу, когда спрыгивал с коня, — пошёл к воротам. Следом потянулись ещё двое. Настороженные, ладони на рукоятках шпаг. Любым бандитам, которые под шумок вздумали бы заняться грабежом, он дадут отпор, остановят, а там и остальные подоспеют.
Первый взялся за засов, без особого усилия отодвинул его.
В тот же миг створки распахнулись и во двор ворвались люди. Не меньше десятка. Только в руках у них вместо ведер, багров или топоров, уместных в обществе добропорядочных горожан при борьбе с пожаром, были шпаги и аркебузы с дымящимися фитилями. Вряд ли они явились сюда с добрыми намерениями.
Всё это Реналла успела понять ещё до того, как первый ряд пришельцев умостил аркебузы в вилке сошек, но еще раньше оказалась за спиной Бардока. В пальцах телохранителя сверкнули два кинжала.
— К бою! — скомандовал Жанель звонким голосом.
В ответ раскатилась череда выстрелов. Не меньше дюжины. «Стальные коты» просто не успели ничего сделать. Даже упасть на землю, чтобы укрыться от пуль. Остался стоять и Бардок, хотя при его скорости и сообразительности это показалось странным. И лишь потом Реналла поняла, что доверенный человек прана Гвена сознательно пожертвовал собой, прикрывая её.
После залпа неизвестные нападавшие, подбадривая друг друга выкриками, кинулись в атаку. Им противостояли всего лишь пять или шесть «лишённых наследства», причём, каждый — раненый.
— Отходим, — прорычал через плечо Бардок, подталкивая Реналлу локтем.
— А пран Марцель? — возразила она, упираясь ладонями в спину, затянутую в чёрную кожу.
— Ему уже не поможешь… Отходим в дом. В дом я сказал! — Впервые за время их знакомства Бардок повысил голос.
Реналла хотела возмутиться, но почувствовала стекающую по пальцам тёплую жидкость. Отдёрнула ладонь. Кровь! А через мгновение и увидела дырочку в кожаной куртке на три пальца выше правой лопатки.
— Хорошо, уходим, — испуганно пискнула она и завертела головой в поисках Марши.
Служанка лежала на спине, запрокинув залитое кровью лицо к ярко-синему небу. Вернее то, что осталось от лица… Реналла поняла, что сейчас её стошнит, и зажала рот руками. И ощутила на губах вкус крови Бардока. Желудок сдавил тугой спазм, и её вырвало остатками завтрака и желчью прямо на подол платья.
— Нашла время!
Телохранитель рывком поставил её на ноги, а когда Реналла попыталась упасть, поскольку чувствовала себя в полуяви — то ли во сне, то ли в бреду, без всяких церемоний схватил под мышку и потащил в дом.
От ужаса — звон стали и запах пороха отбирали остатки воли, от отвращения — кровь всё ещё жгла языка, как яд пурпурных жаб с Голлоана, от боли — рука Бардока стискивала её рёбра,