В душе поднималась тревога. Выпроваживает Настя его из дома, не хочет, чтобы остался. Никогда раньше этого не было. Всегда упрекала, когда на час-другой опаздывал, не спала, ожидая. А теперь - что случилось с Настей? Застыла на одном месте, хоть бы обернулась, посмотрела. Уже хотел крикнуть – «Настя», но протяжно загудел локомотив, неожиданно дёрнулся, вагон закачался и поплыл мимо перрона. Тогда Настя оглянулась, стянула с головы платочек, замахала им в воздухе, крича:
- Прощай, Фома.
Сказала: прощай... Словно расставались навек, как будто никогда уже не встретятся, не увидятся. Тяжёлая грусть начала овладевать душой. Представлялось Фоме, что через месяц он вернётся домой, а Насти нет. Зачем тогда ему жизнь? В тот же миг сердце у него не выдержит, разорвётся. Сам он не хочет оставаться, не хочет. Что с его жизни? Ни людям, ни себе... За окном каждую минуту менялся пейзаж: но Фома ничего не замечал. Перед глазами всё время стояла старая его жена Настя с белым платочком в руках. Думал - как она одна, больная? Молил судьбу, чтобы застал её живой, когда вернётся с лечения. Дал себе слово - вернётся, тогда всё расскажет Насте, чтобы хоть перед смертью знала правду. Не хватит у него сил свою тайну забрать с собой в могилу.
Думал Фома о своём и не замечал, какие люди едут с ним в вагоне, какие станции проходит поезд. Ничего не ел, забыв, что под лавкой полная сумка пирогов и жаркого. Успокоился лишь к вечеру. Выглянул в окно, засмотрелся на трактор, который тянул за собой по чёрной пашне три сеялки. Лёгкая пыльца поднималась из-под колёс. Залюбовался простором, думал - что может быть милее сердцу земледельца, чем видеть широкую степь, а на ней трактор, сеять хлеб и представлять, как зашумит он колосьями?! Земледелец с деда-прадеда и сына растил для земли. Якова. Думал, вернётся из войска и пойдёт к нему в бригаду. Будет радоваться мать, встречая отца и сына с работы... Не порадовалась. Жизнь проходит в слезах, в тревоге, в муках. Трактор развернулся, парень-прицепщик махнул фуражкой. Фоме показалось, что он приветствует его, желает ему счастливой дороги, доброй удачи. Только какой удачи уже ждать на старые дни, на преклонный возраст? Говорил про себя: тебе удачи, парень, у тебя вся жизнь впереди.
Фома даже не заметил, как заборонованное поле и трактор на нём остались позади. Железную дорогу тесно обступили здания. Рядом с вагоном побежала ещё одна колея, потом вторая. И уже их стало столько, что трудно и сосчитать. Длинные ряды товарных вагонов и пассажирских поездов. Забившись куда-то в середину, поезд, которым ехал Фома, остановился. Фома из своего вагона видел, что делается в соседнем поезде. Оттуда смотрела на него девочка с красным бантиком на голове. Женщина с книжкой тоже то и дело бросала взгляд на окно. Вошёл проводник с двумя стаканами чая на подносе. Женщина отложила книжку, подсунулась ближе к окну, отхлебнула из стакана. Молодая, красивая женщина и с ней дочь, - думал Фома. Мелькнуло - он на курорт, а они, вероятно, оттуда, загорели на солнце, почернели... Соседний поезд начал двигаться. Фоме показалось, что составы уже расходятся, но к его окну подкатил второй вагон и остановился. Внимание Фомы привлекла белая эмалированная табличка вдоль вагона. Прочитал на ней: «Москва-Ужгород».
От неожиданности аж зарябило в глазах. Москва-Ужгород... Это там, в Карпатах, где сложил голову Яков... На военном кладбище его могила... Долгие годы мечтал: оставить работу, всё, хоть ступить ногой на ту землю, которую полил своей кровью Яков... Только мечтал. Потому что, что бы сказал Насте? Не мог отобрать у неё надежды, что лишь одна держит её на свете. А время шло, отходили за днями дни, шли годы. Даже карта, которую купил в своём сельмаге - почернела, потёрлась, и на ней уже не разобрать, где те Карпаты, среди которых Ужгород, военное кладбище с могилой Якова. Он едет на море, а тот, соседний, поезд - в Ужгород. Ошибся значит и та женщина с ребёнком не с моря. Гостила, вероятно, в Москве, а теперь возвращается домой. Возила внучку показать деду и бабе... А ему надо лечить больную печень... Спохватился: о чём он думает, чем забивает голову? Ему надо быть там, в том поезде. Не нужно моря. Пусть везёт его в Карпаты, к Якову. Испугался - поезд сейчас отойдёт, а он и не успеет. Немного, всего одна минута нужна, чтобы перескочить из одного вагона в другой. Схватил чемоданчик и как раз успел, потому что поезд уже тронулся. С разгона вскочил на подножку. Уже потом вспомнил, что оставил в том, первом поезде сумку с продуктами, которые запаковала ему Настя в дорогу. Напрасно только рано вставала, беспокоилась.
Пережил немало неприятностей Фома, пока доехал до Ужгорода. Платил штраф, покупал новый билет. Подчинялся всему, лишь только бы его не высадили. Рассуждал: день-два переживёт, а потом домой. Удивится Настя, что так рано вернулся. Скажет, что море ему не понравилось, мол, ему лучше, когда Настя сделает грелку. Побеспокоится немного, потом поймёт... Завуч посмеётся, что старый Фома сбежал из санатория. Несколько дней почешут языки, а потом всё пройдет. Появится что-то другое, о чём люди будут говорить, а старое забудется. А может, наступит такое время, что он всё расскажет Насте...
Ужгород встретил прибывших дождём. Мелкий, колючий, он сеялся с тёмного, обложенного облаками неба, как сквозь решето. Впереди, перебрасывая большой чемодан из одной руки в другую, шла женщина с дочерью, которую видел в окно из своего курортного поезда. Догнал, взял девочку за руку:
- Вы местные?
- Нет. - Женщина поставила чемодан на мостовую. - В гости.
- К деду? - улыбнулся девочке, которая, узнав Фому, удивлённо заморгала глазками.
- К деду, - вздохнув, сказала женщина, снова берясь за чемодан.
В вокзале растянулся на скамейке, ожидая рассвета. Снова думал о Якове, которого война оторвала от родного дома и занесла далеко за горы, о которых помнил ещё с первой войны. Шли на Карпаты, а вернулись на Краков. Забучанцев и тогда здесь полегло немало. «Что это за горы Карпаты, - крутилось в голове, - что