Молотов только хмыкнул, а затем вздрогнул. На столе появилась маленькая красная книжица.
— Ээто?
— Откройте.
Тут руки старого большевика дрогнули.
— Спасибо. Не ожидал.
— Я свои обещания выполняю, Вячеслав Михайлович. Или не даю вовсе.
Взгляд сейчас был пронзителен.
— Вам это будет стоить.
— Ничего, привык платить по счетам. Но пока не распространяйтесь, пожалуйста.
Молотов кивнул и после паузы заметил:
— А вы намного сильнее, чем я думал. Страна у нас такая, любит сильную руку.
— Тут вы правы. Отпустишь вожжи, русская тройка помчится незнамо куда.
Так мы и просидели рядом молча минут пять. Каждый думал о своем.
— Такой человек, как Тухачевский, если бы заварилась какая-нибудь каша, неизвестно, на чьей стороне был. Он довольно опасный человек на самом деле. Такой самоуверенный наполеончик. Я не уверен, что в трудный момент Тухачевский целиком остался бы на нашей стороне, потому что он был правым. Правая опасность была главной в то время. И очень многие правые не знают, что они правые, и не хотят быть правыми. Троцкисты, те банальные крикуны: «Не выдержим! Нас победят!» Они себя выдали сразу и наглядно, опрометчиво. А эти кулацкие защитники, эти глубже сидят. И они осторожнее. И у них сочувствующих кругом очень много — крестьянская да мещанская масса. Она ведь никуда по сути и не делась. У нас, — Молотов посматривает на меня и трясет пальцем, — в 20-е годы был крайне тончайший слой партийного руководства. И в этом слое все время появлялись трещины: то правые, то национализм, то рабочая оппозиция. Как выдержал Ленин, можно поражаться. Ленин умер, они все остались! И потому Сталину пришлось очень туго. Одно из доказательств этому — Хрущев. Он попал из правых, а выдавал себя за сталинца, за ленинца: «Батько Сталин! Мы готовы жизнь отдать за тебя, всех уничтожим!» А как только ослаб обруч, в нем заговорило…заколобродило.
Я слушаю затаив дыхание. Этот человек — прямой свидетель истории! И рассказывает мне то, что другим неведомо.
— Вопрос о разделе Берлина был решен еще в Лондоне. Договорились разделить и Германию, и ее столицу на три части. А потом, когда союзники предложили, что надо и французам дать зону, мы сказали: «Дайте за ваш счет; они ж не воевали». Ну, они выделили, а наша зона осталась неприкосновенной. Все дело в том, что, если б не было Берлина, был бы другой такой узелок. Поскольку у нас цели и позиции разные, какой-то узел обязательно должен быть, и он завязался именно в Берлине. Как мы могли отказать им в этом, если они говорят:
«Мы же вместе боремся!»
Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Это была моя главная задача. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули. По этой части мы постарались и добились, по-моему, неплохих результатов.
— Ленин понимал, что с точки зрения осложнения дел в партии и государстве крайне разлагающе действовал Троцкий. Опасная фигура. Чувствовалось, что Ленин рад бы был от него избавиться, да не может. А у Троцкого хватало сильных, прямых сторонников. Были и прохвосты, ни то ни се, но признающие его большой авторитет. Троцкий — человек достаточно умный, способный и пользовался огромным влиянием. Даже Ленин, который вел с ним непримиримую борьбу, вынужден был опубликовать в «Правде», что у него нет разногласий с Троцким по крестьянскому вопросу. Помню, это очень возмутило Сталина, как не соответствующее действительности. И он сам пришел к Ленину. Ленин отвечает:
«А что я могу сделать? У Троцкого в руках армия, которая сплошь из крестьян. У нас в стране разруха, а мы покажем народу, что еще и наверху грыземся!»
— Кто был более суровым, Ленин или Сталин?
— Конечно, Ленин! Строгий был. В некоторых вещах строже Сталина. Почитайте его записки Дзержинскому. Он нередко прибегал к самым крайним мерам, когда это было необходимо. Тамбовское восстание приказал подавить, сжигать все вокруг. Я как раз был на обсуждении. Он никакую оппозицию терпеть не стал бы, если б была такая возможность. Помню, как он упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме. «Какая у нас диктатура? У нас же кисельная власть, а не диктатура!»
— Что думаете по новой экономической линии партии?
— Честно скажу: проскользнуло в докладе Косыгина на пленуме, что надо, значит, распространять все дальше хозрасчет. Но по-моему, это очень опасно. Ни слова о недостатках этого пагубного метода. И я считаю, не только убыток будет, разложенческие элементы в обществе начнутся усиливаться. Не будет должного контроля, все заинтересованы будут лишь в одном. В выгоде любой ценой! Косыгин будто не понимает! Нет у него теоретической грамотности? И нет политической чуткости? Не верю! Все смотрят на этот процесс с узкой деляческой точки зрения. То, что вы называете материальной заинтересованностью, Ленин прямо называл капиталистическим методом! Если вы не хотите отличаться от хрущевского типа коммунистов, это очень печально. А пора об этом подумать. А если не подумаете, вырастут другие, которые об этом будут думать, я не сомневаюсь.
— Спасибо.
Значит, старый большевик правильно оценил мои потуги. Его моральное влияние мне поможет еще не раз.
Информация к размышлению:
Одним из переломных моментов в истории Федеративной Республики Германия был 1968 год. Впрочем, этот год был переломным для большинства стран Западной Европы. Он отмечен массовыми студенческими волнениями и демонстрациями. В Германии студенческие демонстрации имели свою специфику в связи с историей Германии, в связи с национал-социализмом. В 1968 году сошлись многие факторы, которые ранее оставались в тени или были табуированы на официальном уровне в ФРГ. Прежде всего это отношение к прошлому. Чем являлся национал-социализм? Почему он возник? Какую ответственность несут за установление национал-социализма нынешние политические деятели Германии?
В 1966 году формируется первая большая коалиция — коалиция между Христианско-демократическим союзом и Социал-демократической партией Германии. Это умеренные центристы, или в терминологии студенчества 1968 года правые силы, и социал-демократические силы. Но канцлером был избран Курт Георг Кизингер от Христианско-демократического союза. И после его избрания начались протесты и разговоры, связанные с тем, что в период национал-социализма он был членом партии.
Получается, что канцлер