Ходит дева по полю сраженья,
трогает бойцов окровавленных.
Покажите ему, как она склоняется, целует их бледное чело и по щекам ее текут слезы; затем она направляется к живым и чарующей улыбкой увлекает за собой новые жертвы, снова проливая кровь… Удивительная дева… С огромной нежностью она перевязывает раненых в бою, льет на их раны бальзам, а когда вылечит, снова посылает в бой на погибель… И плачет над могилами своих любимых… Однажды я сражался за нее, за эту божественную деву. Я был еще молод, ребенок, но и теперь… Ах, разве кому-нибудь жаль пролить за нее кровь?.. С того времени она постоянно навещает меня, приходит ко мне во сне и наяву и ночью и днем; садится возле меня, мы мило разговариваем, она спрашивает: каково мне… Я отвечу ей, она опечалится, грустно кивнет головой и уйдет. Мои друзья знают об этой моей любви и даже завидуют, что я люблю лучшую из лучших и она меня тоже любит… Многие же надо мной смеются из-за этой моей страсти, ненавидят меня… А я, сударыня, просто люблю, люблю всем сердцем, всей душой, люблю мою чудесную деву — мой мир, мою вселенную!
Может быть, сударыня, вы хотите узнать имя и откуда родом моя обожаемая возлюбленная? Я не буду скрывать от вас ее имени. Да и не смогу. Давно умер тот, кто ладонью своей хотел закрыть от людей солнце, а моя возлюбленная сияет как солнце; да, это чудная, божественно-прекрасная сестра солнца, властительница земного шара, а дивное имя ее
СВОБОДА.
Вы говорите, что такого имени нет в святцах. Нет, а надо бы, чтобы всякий день был связан с ее именем!.. Почему, например, каждое первое января день святого Василия? Почему бы не быть так: день первый — Святая Свобода, причем красными буквами; день второй — Святая Свобода Собраний; день третий — Святая Свобода Печати; день четвертый — Святая Свобода Союзов; день пятый — Святой Честный Парламент и так далее.
Ну, ну, господин дьякон! Не пугайтесь! Я своих святых не собираюсь непременно заносить в святцы. Это дело Иеремии-пророка, а господина законоучителя мы умолим не вырывать мне за кощунство язык… Правда, я немного забежал вперед, но кто бы удержался?.. Я прощаюсь со старой кокеткой, с одряхлевшей цензурой…
Ниспошли ей вечный мир, о боже,
ибо есть на свете и вампиры.
Теперь, сударыня, вы знаете мою тайну… Вот так!
Римскому императору Нерону при жизни никто не смел сказать, что он тиран, а после его смерти история узнала о всех его преступлениях. Жаль, в его время не было «Сербского народа», «Видовдана» и их сотоварищей, а то передовицы их восхваляли бы достоинства Нерона.
Теперь, сударыня, спите спокойно, мое письмо больше не будет вас тревожить… Да и какое мне дело до мертвых? Я и сегодня бы на вас не замахнулся, если бы мне не почудилось, что вдруг вместо вас похоронили только вашу тень, а вы нарядились в другие одежды и ждете минуты, чтобы снова появиться перед нами — с замком в одной руке, с пустым и ненасытным кошельком — в другой.
Перевод И. Арбузовой.
Кусочек швейцарского сыра{11}
Расчудесная вещь — швейцарский сыр! Я издавна с удовольствием его ем, а с еще большим — запиваю нашим неготинским вином. Да, подумайте только, швейцарский сыр и неготинское — Вильгельм Телль и гайдук Велько!..{12} Есть ли в мире лучшая гармония?.. Найдутся ли в истории более схожие характеры, чем эти два героя?..
Будь они и сейчас живы, газета «Видовдан» назвала бы их обоих «красными»{13}. Но они погибли с честью и славой, геройски! И не довелось им увидеть отвратительного фарса наших дней, можно сказать, последних дней, ибо, когда подумаешь о нынешних людях, невольно приходит мысль о последнем дне, «что наступит неизбежно»…
Итак, я и мой друг, оба «омладинцы»{14}, произведя инвентаризацию нашего движимого и недвижимого имущества, убедились, что обладаем денежной суммой, достаточной, чтобы людям в нашем положении можно было забыть на один вечер о бедах и лишениях обыденной жизни. Я предложил, естественно, поужинать швейцарским сыром.
По дороге мы встретили одного школяра — он был самым рослым среди своих одноклассников. На голове у него была черная фуражка, какие в сербских провинциях носят пожилые чиновники; пальто — длинное, без пуговиц, какого-то неопределенного цвета, который, пожалуй, условно можно было бы назвать серым. Когда-то парень был в услужении у одного мелкого чиновника, и тот по случаю собственных именин подарил ему весь комплект своей изношенной одежды, а купив себе штиблеты, пожертвовал преданному мальчишке и старые туфли, кожаный верх которых позеленел от плесени, а подметки совсем отваливались.
Школяр побежал за сыром, а мы тем временем уселись за маленький столик в самом темном углу «Пестрой кофейни». По правде сказать, я не знаю, почему эта кофейня называется «Пестрой». Может, причина тому — пестрые стены или пестрая публика? Знаю только, что редко в каком из сербских провинциальных городишек не встретишь «Пестрой кофейни» и в каждой из них пеструю клиентуру… Вот, взгляните сами: за стойкой сидят два возчика и немец-точильщик; первые двое, опершись на костлявые руки, прямо-таки на парламентский манер, выслушивают речи друг друга.
— Эх, братец мой, ты еще не знаешь толка в лошадях. Эти мои нынешние — настоящие клячи. Мне их один валах контрабандой доставил из Баната, ленивые — до черта! А вот лошади из