Захоронение русских летчиков обнаружили на восстановленном уже в наше время немецком кладбище у деревни Боруны энтузиасты, изучающие историю Первой мировой войны на Сморгонском регионе. Перезахоронены авиаторы на этом кладбище были уже, видимо, в 1930-е годы, когда проводилось упорядочение немецких военных погребений. Этим занимались польские власти при участии германской стороны. Оно и сегодня сохранилось в облагороженном виде.
Обо всех этих историях курсанты толковали меж собой. А Ян Менай, белорус, родом из Сморгони, приглашал всех желающих к себе на каникулы и обещал свозить в Боруны на братскую могилу «муромцев»…
Учился Девятаев легко и охотно. Помогали и природная смекалка, и глубокий ум, но больше всего – летный опыт, приобретенный в казанском аэроклубе. В буквальном смысле слова схватывал все на лету!
Однако не все было так просто и лучезарно. На втором курсе Девятаева пригласил на беседу комиссар училища. Не вызвал, как это было принято, а пригласил на приватную беседу за своим рабочим столом. Комиссар был немолод, геройски сражался еще на Гражданской войне. Орденоносец. Был такой почетный титул в довоенные годы. Довольно было одного ордена, чтобы тебя уважительно называли «орденоносец». Комиссар надеялся расположить курсанта на откровенную беседу и потому сразу предложил раскрытый серебряный портсигар с дорогими ароматными папиросами. И хотя Михаил не курил, почтительно взял одну и прикурил от спички Михаила Матвеевича.
– А позволь мне, тезка, задать тебе один вопрос… У тебя родственники за границей есть?
– Никак нет! – Михаил поперхнулся дымом от столь неожиданного вопроса. – Торбеевские мы, и всегда в Торбеево жили, и мать, и отец, и дед…
– И отец… – повторил комиссар. – Ну а про город Копенгаген ты что-нибудь слышал?
– Так точно! Столица Дании.
– Королевства Дания, – уточнил Василий Матвеевич и пристально вгляделся в бесхитростное лицо курсанта.
– А что ты еще про Копенгаген слышал?
– Ну, отца моего Копенгагеном звали… За то, что слишком много знал, как говорила мама. Я-то отца не помню. Мне два года было, когда он умер… Чуть что – говорили: спроси у Копенгагена, или: он в этом деле «Копенгаген».
– А почему его так звали? Где Торбеевка, и где столица Дании…
– Так он учился там, в Копенгагене!
– Вот как?! А почему же ты в анкете это не указал?
– Так там и вопроса такого не было: где учился отец. Его наш помещик, который землями Торбеевского уезда владел, на свои деньги отправил в Данию учиться на механика по котлам. Его и еще несколько башковитых мужиков на учебу отправил. Отец год отучился, вернулся и был самым опытным в уезде мастером по котлам. Помещик даже дом ему построил, изба и сейчас стоит. В ней мать живет с братанами моими. Отец много рассказывал про этот самый Копенгаген. Вот в Торбеево его и прозвали Копенгагеном. А семья наша пополнялась почти каждый год. Я тринадцатым ребенком родился в 1917 году. А в 1919 году отец решил переселиться на вольные земли Сибири.
– Стоп, стоп, стоп! С этого места поподробнее. В Сибири в девятнадцатом году Колчак правил. Он что, к Колчаку поехал?
– Никак нет! Он до Сибири-то и не доехал. Поезд встал на станции Кинель, а это вовсе не Сибирь, это Самарская губерния. Там мост через Волгу был взорван, мама рассказывала. Командование Красной армии и направило отца как механика мост восстанавливать. Он и кузнечное дело знал, и токарное, и плотницкое, на все руки мастер был. Он на мосту работал, а с того, с белого берега, батареи били. Отец под обстрел попал, ранение получил. Положили его в госпиталь. А вокруг – тиф. Он там и помер. А мама на сносях была, четырнадцатого ребенка вынашивала. И нас мал мала меньше, целая куча. В теплушке не проживешь. В Самаре нас голодная смерть ждала. Да тут еще и я черной оспой заболел. Вот и вернулись мы в Торбеево. Старшие братья мои, Никифор и Алексей, они от отца успели кое-какую науку перенять, стали мастерами по машинам, а я пошел учиться в школу.
– Н-да… – сказал комиссар и с силой раздавил окурок в пепельнице. – Твоей мамке памятник надо ставить… Ну а ты про наш разговор забудь. И про то, что отец у тебя в Копенгагене учился, языком не трепи.
Девятаев ушел, а комиссар скомкал письмо от «доброжелателя», который сообщал о курсанте Девятаеве, что у него отец прошел спецподготовку в Копенгагене и служил в армии Колчака.
Такое было время. И такие случались комиссары…
И вот наступил долгожданный день. Плац Оренбургского училища. Торжественное построение по случаю выпуска. Летные планшеты и петлицы с лейтенантскими «кубиками» вручает командующий ВВС Уральского военного округа генерал-лейтенант авиации.
– Лейтенант Девятаев!
– Я!
Из строя выходит Михаил Девятаев. Получает планшет и знаки различия.
– Желаю успешной службы на благо Родины!
– Спасибо! Служу Советскому Союзу!
Спальное помещение курсантской казармы. Новоиспеченные лейтенанты собирают свои вещи, выгребая из тумбочек все, что накопилось за время учебы. Василий спрашивает Девятаева:
– Тебя куда?
– В Могилев. А тебя?
– В Кобрин. Жаль не вместе.
– Не потеряемся. Прилетай в гости!
– А как твоя красавица?
– Фая? Обещала приехать. Но что-то писать перестала.
– А она откуда?
– Из Уфы.
– Ничего себе! Поближе не мог найти?
– Не мог.
– Фото есть? Покажи!
Девятаев достает фотографию Фаины.
– Красивая… – уважительно вздыхает Василий. – На такой и жениться не жалко.
– Вот я и женюсь.
– Да брось ты?!
– Хоть брось, хоть подними, а она моя будет.
– Не забудь на свадьбу пригласить!
– Приглашу. Свидетелем будешь.
На подъемные деньги лейтенант Девятаев купил два пуховых оренбургских платка – один маме, другой Фаине.
Им повезло – их выпустили лейтенантами. Потом летчиков стали выпускать не офицерами, а сержантами. И в том был свой государственный резон. Офицерам полагалось служебное жилье, а сержантам – в казармах жить, рядом с аэродромом. И это было на злобу дня: по боевой тревоге летчики-сержанты прибывали на летное поле раньше тех, кто снимал жилье в округе.
Могилев-на-Днепре. Старинный белорусский город с давним российским прошлым.
В1938году в связи с проектом переноса столицы БССР изМинска вМогилев началась бурная реконструкция города. Были построены Дом советов, новый кинотеатр, здание НКВД БССР (будущий Белорусско-Российский университет), гостиница, многоэтажные дома… Но после воссоединения сЗападной Белоруссией польская граница отМинска отодвинулась на300километров, и столица осталась на своем старом месте[4]. Но Девятаев был приятно удивлен кипением жизни в этом провинциальном, как казалось ему до приезда, городе.
На вокзале новоиспеченный лейтенант примкнул к группе туристов, которую вела миловидная девушка в легком летнем платье и соломенной шляпке.
– Впервые человек появился на территории современного Могилева в эпоху позднего палеолита и в эпоху раннего мезолита, – уверенно сообщала она.
Девятаев слушал ее,