– Четыре порции, пожалуйста!
Михаил протянул мороженое Фае.
– Спасибо. Но я не буду.
– Угощаю от чистого сердца! – просит он.
– И все же я не буду! – отказывается Фаина. – Мне нельзя!
– Горло болит?
– Нет. Мне сейчас выступать. Связки нельзя охлаждать.
– Ты поешь?
– Да. В художественной самодеятельности.
– Послушать можно?
– Если есть желание.
– Конечно, есть! Ну, тогда я и твою порцию съем.
– Ешь на здоровье!
Навстречу идет патруль. Капитан с голубыми авиационными петлицами строг:
– Товарищ курсант, подойдите ко мне!
Девятаев оставляет своих спутниц, подходит к патрулю, представляется как положено. В левой руке у него тающее мороженое. Начальник патруля тоже прикладывает руку к козырьку:
– Капитан Бобров. Товарищ курсант, делаю вам замечание. Если вы в форме, то с мороженным появляться в общественных местах не положено. Равно как и с папиросой в зубах. Ешьте и курите в отведенных местах.
– А я и не курю.
– Похвально. Ваши документы?
– Товарищ капитан, разрешите начать устранение замечания.
Это была безошибочная формула общения с грозным начальством. Ее придумали старшекурсники, и она сработала и в этот раз.
– Устраняйте.
Девятаев делает шаг к урне и бросает в нее мороженое. Но на сапоге остается потек от тающего мороженого. Фаина в стороне с тревогой наблюдала за общением Михаила с патрулем.
– Товарищ капитан, ваше замечание устранено! – докладывает Девятаев.
Начальник патруля чувствует в этих подчеркнуто уставных докладах скрытую издевку. Курсант явно играет роль бравого солдата Швейка. И похоже, переигрывает. Это психологический поединок, и начальник патруля не намерен отступать. Он внимательно проверяет увольнительную курсанта. Возвращает документы.
– А теперь приведите себя в порядок, – и капитан выразительно смотрит на сапог с потеком мороженого.
– Есть привести себя в порядок!
Девятаев достает из кармана носовой платок, вытирает сапог и отправляет платок вслед за мороженым в урну.
– Товарищ капитан, ваше приказание выполнено! – Глаза Девятаева зло сощурены, он невольно играет желваками.
Капитан отвечает ему таким же жестким взглядом:
– Не забудьте приобрести новый носовой платок.
– Есть приобрести новый носовой платок! – изображает из себя болвана Девятаев.
Капитан хмурится. Ему не нравится бравада курсанта. Он окидывает его цепким взглядом и заявляет:
– Вы нарушаете форму одежды!
– Не понял, товарищ капитан!
– Что за иконостас вы себе навесили? – Начальник патруля обвел придирчивым взглядом значки, украшавшие грудь курсанта. Не считая комсомольского значка на кумачовой подложке – для красоты, тут сияли и «Отличник ГТО» на цепочке, и «Ворошиловский стрелок», и «Парашютист», и еще какой-то непонятный с якорем и вензелем «КРУ».
– Все значки уставные, товарищ капитан.
– Красная розетка тоже уставная?
– Никак нет. – Девятаев сорвал кумачовую подложку.
– А этот – «КРУ»?
– Казанское речное училище. Я окончил его перед летной школой.
– И как это вы всюду успели, – несколько смягчается капитан. – Наш пострел везде поспел… Вопросы есть?
– Есть. А в форме с девушками можно гулять? – иронично спрашивает Девятаев.
– Можно. Но только с одной, а не с целым табуном.
– Вас понял!
– Всего хорошего! Свободны.
Девятаев возвращается к своим дамам. Фаина любопытствует:
– Что он тебе так долго говорил?
– Да так… Старого знакомого встретил. Позавидовал, что с такими красавицами иду.
Объяснение благосклонно принято. А потом они пришли на знакомую уже танцплощадку. Гарнизонный духовой оркестр играл вальс «Амурские волны». Вальс медленный, и потому Девятаев смело приглашает Фаю на тур.
Танцевать он умеет – и фокстрот, и танго… Танцы это не танцульки. Танцы это серьезно. Он не раз слышал от Фаины: «Выйду замуж за того, кто хорошо танцует». Судя по выражению лица девушки, Михаил танцует хорошо. Это его ободряет, и он что-то шепчет Фаине на ухо.
– Вы, летчики, народ ненадежный: сегодня здесь, завтра там! – отвечает, улыбаясь, девушка.
– А я всегда буду там, где ты! – отвечает Михаил. – И ты будешь там, где буду я. Вот увидишь!
Распорядитель танцплощадки объявляет в рупор:
– Начинаем наш конкурс на лучшее исполнение современной песни!
Первой вызывается бойкая Фая. Она тащит за собой маму, тормошит ее:
– Мам, выручай! Я слова плохо знаю. Давай на два голоса.
Мама Фаи, моложавая брюнетка в расписном платке, поднимается вместе с дочерью. Они поют дуэтом. Фая, многозначительно улыбаясь, поглядывает на Михаила:
Скрылась в небе точечка —
Самолета.
Буду ждать я летчика
Из полета…
А после аплодисментов, после концерта, удавшегося на славу, Михаил привел своих гостий в кафе-палатку и на все свое курсантское жалованье заказал слоеный торт. Это был первый торт в его жизни, который он пробовал. Это вам не овсяный кисель с печеным луком!
На последнем курсе полеты стали основной формой обучения. Курсанты почти не покидали учебный аэродром. Летали на истребителях – биплане И-15 и на более современном И-16, «ишачке».
В Оренбурге у них сложилось своего рода казанское братство: учлеты аэроклуба Валлиулин, Пигарев, Макушев, Максимов, Панушкин и Девятаев всегда держались вместе. Все вместе каждое утро летом и зимой бегали на речку купаться, усиленно занимались спортом. Прямо с речки бежали в спортивный городок и пробегали двенадцать кругов четырехсотметровки, потом переходили к штанге, турнику и другим снарядам. Вместе слушали и рассказы, похожие на былины, из жизни авиаторов времен Первой мировой войны, которые хранила память бывшего поручика Ипатова, летавшего на легендарных «Муромцах».
Преподаватель тактики майор Валентин Николаевич Ипатов был, пожалуй, самым пожилым из всего преподавательского состава летного училища. Совершенно седой, с рыжеватыми от беспрестанного курения усами, набравший вес к своим сорока семи годам, он воевал еще в Первую мировую, и воевал в авиации на Западном фронте, взлетая с летных полей под Минском, Лидой и Гродно… Он не был пилотом, он, тогда еще подпоручик, летал в качестве пулеметного офицера на легендарном четырехмоторном бомбардировщике «Илья Муромец».
О летчиках Первой мировой Ипатов рассказывал очень осторожно и только в курилке. «Сталинским соколам» не полагалось знать, что в царской невежественной, отсталой во всех отношениях России была создана первая в мире эскадра тяжелых бомбардировщиков «Илья Муромец». Да и сам самолет такого плана – четырехмоторный биплан – не состоял на вооружении ни в Англии, ни в Германии, ни во Франции. Его конструктор Игорь Сикорский Октябрьский переворот не принял и отбыл в эмиграцию, а потому его имя было вычеркнуто из истории отечественной авиации. Тем не менее Валентин Николаевич не раз его упоминал в своих рассказах, и Девятаев крепко запомнил это имя – Игорь Сикорский. А еще он запомнил фамилию летчика Башко.
Майор Ипатов рассказывал о нем в клубах табачного дыма неспешно и очень подробно. Чувствовалось, что это был кумир его офицерской молодости.
– Да, ребята, полковник