«Арт. 167. Ежели кто женский пол, старую или молодую, замужнюю или холостую в неприятельской или дружеской земле изнасильствует, и освидетельствуется, оному голову отсечь, или вечно на галеру послать, по силе дела.
Арт. 168. Кто честную жену, вдову или девицу тайно уведёт и изнасильничает, а оная вскоре или потом хотя в том позволила, онаго казнить смертию, отсечь голову.
Толк. Сие обыкновенное наказание силы не имеет, ежели уведённая уводчикова была невеста заручённая, а отеческой ниже душеприкащиковой воле подвержена не была».
Проститутки тоже не остались без внимания. В «Артикулах воинских» от 1715 года указано, что «никакия блудницы при полках терпимы не будут, но ежели оные найдутца, имеют оныя без разсмотрения особ, чрез профоса[48]раздеты и явно выгнаны быть».
Властям было чем озаботиться, ведь если раньше проституция гнездилась в основном в питейных заведениях, постоялых дворах и на улице, то в начале XVIII века появились первые «профессиональные» публичные дома. И вот здесь критика иностранного влияния на русское государство действительно была оправдана: блуд у нас уже был и свой, как бы иронично это ни звучало, но в Петровскую эпоху и далее его начали оформлять «по-европейски».
Проституция и закон в XVIII – начале XIX века
Михаил Кузнецов в работе «Проституция и сифилис в России», чтобы подчеркнуть существование «профессиональных» домов терпимости, цитирует несколько приказов, в частности наказ губернаторам от 12 сентября 1728 года (правление Петра II):
«Где явятся подозрительные домы, а именно: корчемные, блядские и другия похабства, и о таких домах велеть подавать о разночинцах воеводам; а о купцах в ратушах изветы или явки, по тем изветам досматривать, и буде по досмотру явятся, и таковых наказывать <…> дабы все таковые мерзости, от чего всякое зло происходит, были испровергнуты»[49].
Всё это были заведения, адреса и хозяева которых нам неизвестны. Но благодаря воспоминаниям майора Михаила Васильевича Данилова впервые до исследователей дошло описание конкретного публичного дома, да не абы какого, а с аристократической обстановкой. Среди прочего в своих мемуарах он написал о 1740–1750-х годах (царствование Елизаветы Петровны), когда в Петербурге стало широко известно о деле некой Дрезденши:
«Одна женщина, природой из Дрездена (почему и называлась она Дрезденша), наняла себе хороший дом на Вознесенской улице, а для скромности в переулке и, набрав в услужение приезжающим к ней гостям, вместо лакеев, множество недурных и молодых девиц, открыла дом свой для увеселения всех к ней приезжающих: собиралось туда множество холостых мужчин, в каждую ночь, понеже собрание оное называлось „вечеринки“, и приезжали к ней незнакомые обоего пола пары, для удобного между собой разговора и свидания наедине. Дрезденша выписала издалека одну красавицу с таковым обещанием, что доставить ей место и чин жить при дворе, а при каком в договоре не было показано; по приезде оная красавица увидела, что она обманута, принесла жалобу к некоторым жёнам, которые стали за своими мужьями примечать, что они не в обыкновенное время поздно домой возвращаются и к ним холодеют; возгорелась от жён к мужьям своим великая ревность, а ревнивые глаза далее видят орлиных, и то видят, чего видеть не могут, однако потом дознали причину и добрались верно, для чего так поздно домой ездят к ним мужья их. Дошла жалоба о сём собрании ко Двору и представлена выписная красавица с жалобой, что она обманута от Дрезденши: в доказательство по сему была учреждена строгая комиссия, в которой президентом был кабинет-министр Демидов»[50].
Одно неосторожное решение обманом заманить бедную девушку в цитадель разврата – и бизнес разрушен. Ударной волной задело не только Дрезденшу, но и её гостей, которым досталось от семьи, от властей и от общества. Хозяйку заведения арестовали и допросили с пристрастием. Она сдала всех, кого знала. Показательную порку получили профессор астрономии Попов и асессор мануфактур-коллегии Ла-дыгин. Их обвенчали в соборной церкви с немедленно выделенными для сей цели бесприданными девицами из казённых крестьян. Интересно, что Дрезденша среди посетителей указала не только на мужчин, но и на женщин – жён, которые втайне от своих мужей приезжали в увеселительный дом присматривать себе любовников. Девушек, занимавшихся у неё проституцией, определили на Прядильный двор в Калинкинской деревне. В XVIII веке туда обычно на исправительные работы ссылали всех пойманных проституток Санкт-Петербурга, чтобы они направляли свою энергию в нужное русло – на благо государства и на развитие мануфактуры. Из поэмы Василия Ивановича Майкова «Елисей, или Раздражённый Вакх»:
«Где речка Чёрная с Фонтанкою свилися
И устьем в устие Невы-реки влилися,
При устии сих рек, на самом месте том,
Где рос Калинов лес, стоял огромный дом;
По лесу оному и дом именовался,
А именно сей дом Калинкин назывался;
В него-то были все распутные жены
За сластолюбие своё посажены;
Там комнаты в себя искусство их вмещали:
Единые из них лен в нитки превращали,
Другие кружева из ниток тех плели,
Иные кошельки с перчатками вязли,
Трудились тако все, дела к рукам приближа,
И словом, был экстракт тут целого Парижа:
Там каждая была как ангел во плоти,
За тем что дом сей был всегда назаперти»[51].
В это же время помимо публичных домов продолжала существовать одиночная проституция, которая тоже требовала контроля. При императрице Елизавете Петровне вышел указ от 1 августа 1750 года «О поимке и о приводе в Главную Полицию непотребных жён и девок».