— Как оперативно, — хмыкнул Громов, сделал последнюю затяжку и щелчком пальцев отправил окурок на газон. — Обычно не дождешься, а тут за пять минут управились.
Я скривилась.
— Ну что же, побеседуем с ментами.
Глава 3. Маша
Часть вечера будто бы исчезла у меня из памяти, наверное, из-за стресса. Я помню, как кто-то увел меня с улицы, провел в дом через главный вход, передал из рук в руки матери. Меня напоили горячим чаем с коньяком, и стало чуть теплее. И зубы, наконец, перестали так отчаянно стучать. Мама что-то говорила мне, кажется, даже гладила по голове. Потом я тщательно вымыла испачканные в земле и крови руки и лицо, привела себя в порядок, насколько возможно.
Ко мне подходили другие люди, также говорили что-то, но до меня все звуки доносились словно через очень плотную пленку. Я плохо соображала и отвечала невпопад, и периодически закусывала губу, когда чувствовала, что к глазам подступают слезы. Чашка с чаем у меня в руках тряслась так, что едва не перевернулась, и весь кипяток чудом не оказался у меня на коленях. После этого мать забрала у меня чашку и поила сама, как в далеком-далеком детстве.
О, я отлично знала, помнила это состояние паралича от всеобъемлющего ужаса. Так мой организм реагировал на сильнейший стресс. Именно так я себя чувствовала два года назад, когда получила все свои шрамы.
Более-менее я пришла в себя, когда оказалась в каком-то кабинете, в котором уже находилось несколько человек: два сотрудника милиции, оба майоры, кто-то из охранников, Кирилл Громов и его сын.
— А вот и она, — поприветствовал меня один из майоров. — Мария Васильевна, она же наша чудесная спасительница.
Я заторможенно, словно во сне кивнула и принялась потихоньку оглядываться. В дальнем углу комнаты уютно горел камин и расположился огромный стол из красивого темного дерева вместе с креслом. На пол был положен такой же темный паркет из дуба, а может, из ореха, а вдоль стен располагались стеллажи с книгами, папками, каким-то фотографиями в рамках. Ближе к центру кабинета стояли несколько кресел с диванами и посреди них — невысокий чайный стол.
Мне даже показалось даже, что помещение выглядит уютным. Совсем не похоже на бандитский склеп! Неброские, приглушенные цвета; отсутствие вычурного декора; спокойные, прямые линии в расстановке мебели — все это создавало приятную, теплую атмосферу. Хотелось расслабиться, присесть на диван, полюбоваться огнем в камине... А не обсуждать убийство и похищение, свидетелем которых я теперь являлась.
Тряхнув темной косой, я приказала себе сосредоточиться. Я обошла два дивана, на одном из которых разместились следователи, а на другом — отец с сыном, и под пристальными взглядами всех присутствующих опустилась на самый краешек темно-коричневого, разумеется, кожаного кресла.
— Добрый вечер, — сказала я, бросая украдкой взгляды как на представителей милиции, так и на представителей криминального класса. Какой-то цирк.
Интересно, с каких пор бандиты звонят в милицию? Давно ли закончилась эпоха «убить и в лесу закопать»?..
Один из майоров, представившийся Григорием Валентиновичем, начал задавать мне рутинные вопросы: полное имя, дата рождения, город, адрес проживания... Он носил короткие густые усы на круглом, слегка одутловатом лице, и форму, которую стоило бы сшить на один размер побольше. Со стороны благодаря своему животу он напоминал круглое, наливное яблоко. Второй майор — его полная противоположность. Высокий, худощавый с цепким взглядом темных глаз. Он был гладко выбрит и явно следил за собой: ни грамма лишнего веса, и форменная одежда как с иголочки — свежая, отглаженная, несмотря на глубокий вечер выходного дня.
По бокам от каждого из сотрудников полиции на диване лежали потрепанные черные портфели, а в руках оба держали папки с листами бумаги и карандаши. По ходу моего рассказа они что-то чиркали и делали какие-то пометки. Может, по делу, а может от скуки рисовали кружочки и треугольнички.
Я отвечала на все вопросы коротко и сдержанно. Год рождения — семьдесят второй, город — Москва. Работа — практикант в НИИ. Место жительства — комната в коммуналке.
Внутри же себя я ужасно паниковала и грызла от страха ногти.
Едва ли они поднимут то старое дело, да и вообще свяжут одно с другим, ведь они совершенно, совершенно разные, и два случая ничего не объединяет.
Кроме одного. Кроме глупой Маши Виноградовой, которая оказалась случайным свидетелем по обоим делам.
— Расскажите об обстоятельствах случившегося, — высокий и худощавый перехватил инициативу у своего коллеги, задав, наконец, самый главный вопрос вечера.
Я покосилась на Громова и его сына. За их диваном неподвижно храня молчание стоял тот, кого раньше я называла дядей Сашей. Рядом с ним — еще один охранник. Стало почему-то смешно. Где же вы раньше были?
Бывший (или нет) бандит выглядел отрешенным и сосредоточенным. Складывалось ложное впечатление, что он не особо прислушивался к разговору между двумя майорами и мной. Но это впечатление было ошибочным. Он слушал очень внимательно и анализировал. Я заметила, что из-под закатанных по локоть рукавов его черного джемпера выглядывают кусочки татуировок. И на обеих руках у него сильно выступают вены, даже когда он не сжимает кулаки.
Господи, если менты не сообразят, то этот точно меня прошерстит от и до...
Сын сидел рядом с ним совсем притихший, но уже не такой бледный, как час назад на улице.
— Гости немного разошлись по разным комнатам, у меня выдалась свободная минутка и я отпросилась покурить, — монотонно заговорила я. — Прошла на скамью в кустах, человека на ней не видно, если стоять на дорожке. Когда докурила, услышала какую-то возню за кустами, потом шарканье шагов. Потом снова возня и всхлип. Мне показалось, кого-то волокут. А после всхлипа я поняла, что голос детский.
Замолчав, чтобы перевести дыхание, я покосилась на мальчика и встретилась взглядом с его отцом. Слегка вспыхнув, я моментально отвернулась, словно меня поймали на чем-то постыдном, запретном. Его глаза... Серые, как сталь, как хмурое небо перед грозой, как мокрый асфальт после дождя. В них хотелось смотреть бесконечно, но в них же можно было запросто утонуть.
Я знала этот взгляд. Я помнила его по той жизни, которую изо всех сил старалась забыть. Под ним я цепенела. Под ним я переставала быть собой. Взгляд уверенного в себе мужчины, который привык, что ему подчиняются. Что его приказы беспрекословно выполняются. Что глупая дочерчивая