Клятвопреступник мягко, упруго поднялся с татами, и Талила встала следом. Она впилась коротко остриженными ногтями в тыльную сторону ладоней, сдерживая свой гнев, и на коже остались следы-полумесяцы.
Император рассуждал о ней как о веще, словно она и не присутствовала при их разговоре, который слышала едва ли не половина дворца.
— Да, — Клятвопреступник был немногословен.
И напряжен. Талила видела это по его развороту плеч, по неестественно застывшей шеей с натянутыми жилами, по ходившим на скулах желвакам.
Она бы отрезала себе язык, если бы предположила, что Клятвопреступник был способен испытывать страх. Но в ту минуту он чего-то опасался.
Талила же молчала, обратившись вслух. Она поклялась себе быть умной. Поклялась, что не совершит ничего опрометчивого. Злость захлестнула ее, когда она увидела Императора, и упрямство не позволило склониться, но эта дерзкая выходка была опрометчивой и не принесла бы ей ничего, кроме боли и наказания. Она может сколько угодно скалиться и показывать всем зубы, но это не поможет ей сбежать.
Чтобы выжить, она должна стать хитрой, как лисица Кицунэ. Хитрой и осторожной.
Но, закрывая глаза, Талила представляла, как выплеснула бы Императору в лицо все то, что скопилось у нее на душе. Всю черную желчь, в которой она боялась захлебнуться. Всю свою злобу и ненависть.
— Вот и славно. Только покорная жена способна родить достойных сыновей.
Талила обожгла его быстрым взглядом. Второй раз за столь короткую беседу он упомянул рождение детей... Даже не детей. Сыновей. Это то, чего от нее хотели? Она поежилась и очень сильно прикусила губы, чтобы не взорваться дерзкими речами. Ее бросало в дрожь от одной лишь мысли... Ребенок от Клятвопреступника. Ребенок от убийцы ее рода.
Лучше умереть самой. И пусть отец останется неотомщенным. Лучше так, чем невинная душа попадает в руки ее мужа. Или — гораздо хуже — его брата.
— Но покорность необходимо воспитывать. И поддерживать. Ты знаешь это, как никто, мой дорогой брат.
— Да, Ваше Величество, — проскрежетал Клятвопреступник голосом, как если бы одним мечом с силой провести по лезвию другого.
Он странно дернулся и судорожно втянул носом воздух: так, что крылья прилипли к не единожды сломанной спинке.
— Что же, — Император выглядел раздосадованным. Он смотрел то на Клятвопреступника, то на Талилу едва ли не разочарованно, словно чего-то ждал.
Она стиснула зубы и вновь уперла взгляд на свои ладони, которые лежали на бедрах. Подушечками пальцев она впилась в розовый шелк кимоно. Она не станет делать глупости. Не станет.
— Ступайте, — совсем неприветливо приказал тот и отвернулся от них, как от надоевшей игрушки.
Когда они растворились в толпе и отошли от Императора на достаточное расстояние, лишь тогда Талила выдохнула. Все время рядом с ним она задерживала дыхание.
— А ты умеешь молчать, жена. Оказывается, — Клятвопреступник усмехнулся надтреснутым голосом и провел тыльной стороной ладони по лбу, смахивая выступившую испарину.
— Думаешь, мне следовало сказать ему, что ты ко мне не притронулся ночью? Что детей не будет? — скопившееся в ней напряжение потребовало выхода, и потому Талила огрызнулась гораздо жестче, чем хотела бы.
Гораздо жестче, чем ей следовало, ведь она пообещала самой себе быть рассудительной.
Он мог ее ударить. Но Клятвопреступник, сузив глаза, посмотрел на нее, словно на презренное насекомое. Его губы дернулись в кривой усмешке, и он сказал.
— Я думал, в тебе есть капля разума. Теперь вижу, что ошибался.
И он разочарованно покачал головой, чем окончательно пригвоздил Талилу к месту. Она нашла в себе силы посмотреть ему в глаза и не склонить первой голову. Ей вдруг сделалось смешно.
Человек, разрушивший ее жизнь, выказал свое разочарование ею же. Видел ли сам Клятвопреступник эту иронию?..
Она не успела ничего ответить, потому что их беседу прервали. Сразу с двух сторон к ним подошли послы граничащих с Империей государств, и каждый хотел поделиться своей безмерной радостью, что последняя из рода, владеющего огненной магией, жива и здравствует. А когда поток окруживших их людей схлынул, Талила поняла, что ей умудрились незаметно просунуть в ладонь сразу два клочка бумаги. Она бессознательно стиснула кулак, спрятав ото всех таинственные послания. Она прочтет их позже.
Вечер тянулся и тянулся, и Талиле казалось, что он уже никогда не закончится. Стоя посреди просторного зала, окружённая шелестом роскошных тканей и приглушённым гулом голосов, она чувствовала себя словно запертой в золотой клетке.
На нее смотрели. Кто-то исподтишка, кто-то откровенно изучал ее лицо, словно чего-то ждал. Того, что она обратится в злобного демона?..
Когда рядом был Клятвопреступник, гости еще как-то сдерживали себя и отворачивались, отводили взгляды. Боялись смотреть прямо и открыто. Но муж вскоре вновь оставил ее одну, затерявшись в толпе. Талила не жаловалась. Уж лучше чужие взгляды, которые прожигали ее насквозь, чем давящее присутствие Клятвопреступника.
Послания, которые вложили ей в ладони, обжигали гораздо сильнее чужих взглядов. Талила была почти уверена в том, что кто именно их передал: посол затерянного в горах государства Сёдзан и посол Тэнкё — страны теней.
Она никак не могла уединиться и прочитать их, потому что знала, что за ней пристально следят. Вероятно, не одна дюжина глаз. Попытаться ускользнуть с приема будет равносильно самоубийству. А Талила предпочла бы прихватить с собой в иной мир хотя бы Клятвопреступника. И потому она лишь осторожно скользила взглядом по толпе, присматриваясь.
Необъяснимая тревога снедала ее, и по позвоночнику волна за волной прокатывался неприятный холод. Что-то было не так.
Не так было все.
Но чутье кричало об опасности. А она привыкла ему доверять.
Пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть от боли. Талила склонила голову, скрывая свое лицо от чужих взглядов. Растревоженные запястья пылали огнем, и она почувствовала на пальцах кровь, и молниеносно вытерла ее, разгладив кимоно на бедрах. Хвала всем Богам, что для нее подобрали цвет, который мог скрыть кровь.
А спустя мгновение она услышала.
— Покажите ваши руки, госпожа Талила.
Она повернулась, чувствуя, как дрожали на ресницах предательские слезы от нестерпимой боли.
Напротив нее, в сопровождении нескольких самураев, стоял глава личной охраны императора — господин Ивакура. Одно его присутствие невольно вызывало у окружающих напряжение. Талила почувствовала, как люди отпрянули от них, словно волна, ударившаяся о камни, и отошли в сторону, оставив их посреди случайно образовавшегося круга.
Лицо господина Ивакуры было грубым и резким, словно высеченным из камня. Мелкие