Подавив желание изорвать одежду голыми зубами, Талила с неприязнью задвинула дверцу и прислонилась к ней спиной.
Она должна быть умнее. Она должна просчитывать ходы наперед, иначе она никогда не избавится от ненавистного мужа. И от своих кандалов.
Время в четырех стенах тянулось бесконечно медленно и тоскливо. В цепях ходить было неудобно, и потому утром Талила даже не смогла отправиться на прогулку по саду. Не хотелось столкнуться с кем-нибудь и вновь почувствовать это горькое, едкое унижение...
Она извелась от скуки, а день только приблизился к полудню. Она почти обрадовалась, когда ее тишину и одиночество прервали. Пусть даже это был и ее муж. Который выглядел еще более болезненно, чем накануне. И еще сильнее ссутулился на одно плечо.
Талила удержалась от злорадной усмешки, но по груди у нее разлилась теплая, приятная волна. Что бы ни было причиной его нездоровой бледности, она была только рада.
— Сегодня вечером состоится ужин, на который приглашены гости, чтобы отпраздновать нашу брачную церемонию, — ровным голосом сказал Клятвопреступник, ни разу на нее не взглянув. — Я сниму с тебя цепи. Но ты должна пообещать, что больше меня не ослушаешься.
— А иначе? — прищурившись, выпалила она.
Крылья ее носа трепетали от гнева, который Талила больше не могла сдерживать. Она смотрела в равнодушное, спокойное лицо Клятвопреступника и лишь бессильно сжимала кулаки. Он издевался над ней. Ему было мало того, что он уже с ней сотворил. Что сотворил его брат. Что они вдвоем сотворили с ее родом.
Ему было мало, и он продолжал унижать ее и причинять боль.
— А иначе ты останешься в этой комнате. И пробудешь здесь так долго, пока не убедишь меня в том, что владеешь собой.
— Твой брат будет недоволен, если ты явишься на праздничную трапезу без жены, — огрызнулась Талила.
Тень будто бы пробежала по лицу Клятвопреступника, но он остался спокоен.
— Это не твоя забота, Талила. Ты останешься в этой комнате, если не сделаешь, как я сказал.
Ей казалось, что он ломал ее изнутри. Все ее тело противилось тому, что она должна была сказать. Она почти ощущала физическую боль. Так противно и стыдно ей было от самой себя.
— Я обещаю, что буду делать так, как ты говоришь, — с огромным трудом она заставила себя вытолкнуть эти слова, ощущая их горечь на языке.
Они обожгли ее губы.
Клятвопреступник сощурился. Он смотрел на нее, и Талила знала, о чем размышлял ее ненавистный муж. Она ведь не повторила дословно то, что сказал он. Но пообещать, что она не ослушается его... Это было выше ее сил. Лучше пусть исполнит свою угрозу и оставит ее в этой комнате.
— Хорошо, — только и сказал он, поджав губы.
В два шага подошел к ней и снял цепь, пропущенную сквозь обручья на ее запястьях. Потом заставил опуститься ее на татами и расстегнул кандалы на ногах, также вытащив цепь.
И вышел из спальни, ничего больше не прибавив, даже на нее не взглянув. Талила едва заметно выдохнула и позволила себя чуть расслабиться. Все время, пока Клятвопреступник находился с ней в одной комнате, она была напряжена до предела, словно перед самым главным боем в своей жизни.
Она посмотрела на свои руки и с наслаждением потянулась всем телом. Такая мелочь, но такая невиданная роскошь для нее.
За мужем не успели закрыться дверь, когда в комнату вошли служанки, возглавляемые Юми.
— Мы подготовим вас к празднику, госпожа, — процедила девчонка сквозь зубы.
Талила прикрыла глаза и заставила себя кивнуть. Она слаба сейчас. Очень слаба, и чем быстрее она это поймет, тем будет лучше. Но однажды на вернет себе свою силу. Свой меч. Свою гордость и честь. И вот тогда она отомстит.
А пока сделает вид, что не замечает жалких потуг служанки ее задеть.
Девушки помогли ей выкупаться. Она заметила, как некоторые стыдливо отводили взгляды от ее обнаженного тела, не желая смотреть на следы от кандалов на ее лодыжках, на отметины, оставленные ударами, на пожелтевшие синяки и покрывшиеся корочкой ссадины.
Другие же, наоборот, бесстыже глазели на нее во все глаза.
Талила сжимала зубы и медленно выдыхала на счет, и бесконечно напоминала себе, что однажды она отомстит за все свои унижения.
После ванной служанки помогли ей облачиться в белоснежное нижнее кимоно и уложили волосы в высокую прическу, которую украсили золотыми шпильками. Верхнее кимоно цветом напоминало рассветный, когда розовое небо плавно переливалось в оттенки янтаря, а пояс оби был расшит золотым узором.
Ей даже не позволили носить траур по отцу...
Когда Клятвопреступник вошел, служанки склонились, коснувшись раскрытыми ладонями татами, а Талила медленно встала с циновки и выпрямилась, и складки нежного шелка легли по ее фигуре, словно волны. Узел пояса на спине напоминал распустившийся цветок хризантемы.
Взгляд мужа оставался таким же равнодушным, как если бы он смотрел в пустоту.
— Идем, — сказал он, и лишь чуть изменившийся голос показал, что все же Мамору не был каменным.
Визуал. Клятвопреступник
Визуал человека, которого Талила называет Клятвопреступником (и за этим прозвищем скрывается своя история). А слуги зовут его господином Мамору (что означает "защитник").
Глава 3
По бесконечным коридорам дворца они дошли до той части, где располагались покои Императора, двух его законных жен, многочисленных наложниц и детей. Их, и бастардов, и рожденных в браке, объединяло одно: все они были девочками.
Талила и хотела бы позлорадствовать, но не могла в полной мере. Она на своей шкуре очень хорошо знала, что значит быть дочерью отца, который хотел сына. Наследника и продолжателя рода.
Девочки никому не нужны.
Пока они не становятся последними в семье. Пока не становятся единственными носительницами уникальной магии огня, которой больше никто в Империи не обладал.
Никогда прежде Талила не бывала во дворце Императора. Отец не брал ее с собой в свои ежегодные поездки. Она обижалась в первое время — когда была глупа. После же, когда отец, потеряв надежду на сына, взялся за воспитание дочери, она стала воспринимать его долгие отлучки как величайшее благо. Ведь ее он оставлял в родовом поместье. И Талила получала небольшую передышку от его методов воспитания.
Думать