В звенящей тишине Годун, как полагалось, положил на стол завернутый в рушник каравай.
— Слыхали, есть у вас товар, — напряженным голосом начал Твердята присказку, которую слышал множество раз. Он смотрел старшему брату прямо в глаза. — А у нас — славный купец.
Храбр жестко усмехнулся.
— Не хорош ваш купец для нашего товара.
Годун покачнулся.
— Что ж… — Твердята нахмурился, завел пальцы за пояс. — А девицу за куницу отдадите?
— Чтобы та куница нашу девицу в нору утащила и до смерти загрызла? Не бывать этому!
Отрада оглянулась на Милонегу: та стояла ни жива ни мертва, потупив взгляд в пол. Храбр был неумолим, и с первого слова было ясно, что он станет противиться сватовству.
— А по мне — так хороша куница! И купец хорош, — Отрада, вспомнив свое сватовство, шагнула вперед и стала рядом с мужем.
— А мне — не люб! Так что, сваты, уходите вы подобру-поздорову.
Годун вдруг оскалился, шагнул вперед да рванул с себя рубаху. На груди у него розовело вытянутое пятно — верно, еще заживала давнишняя рана.
— Батька кочергой запустил, когда сказал я, что сестру твою, Храбр Славутич, сватать буду да что станем жить мы отдельной избой по твоему слову. Да что избу ту я строить начал еще зиму назад.
Годун дышал тяжело и будто бы через силу, смотря на мужчину диким зверьком.
— В детстве меня не добили… что уж нынче поделать. Я люблю Милонегу, а она — меня.
Храбр медленно повернулся к сестре, которая не отрывала взгляда от отметины на груди Годуна.
— Правда то? Люб он тебе?
Милонега посмотрела на брата, узнавая в нем человека, качавшего ее в детстве на руках, и кивнула. Отрада прижалась к мужу, щекой коснулась напряженного плеча и склонила головой, чтобы он почувствовал.
Храбр заскрипел зубами, ощущая почти физическую боль… Куда он отдает сестру, на что соглашается?.. И его младший брат стоял подле ненавистного жениха. Уж сколько Храбр приложил усилий, чтобы обрубить на корню их дружбу, чтобы и духа мальчишки не было в его избе. А нынче Твердята подсобляет Годуну строить избу и смотрит на брата прямым, светлым взглядом, не чувствуя за собой вины!
Храбр покосился на Отраду: ее пальцы легонько касались его спины, вырисовывая невидимые узоры. Вспомнил, как сватал ее, и спрятал в усах усмешку. Она ничего не говорила ему нынче, не пыталась убедить. Потому, что доверяет? Потому, что… любит? Знает, что он не сделает сестру несчастной?
Годун по-прежнему стоял без рубахи и ждал его слова. Черноволосый, высокий и худой, лицом он был вылитый Перван, что отнюдь не добавляло Храбру радости.
— Ты, гляди мне… — тяжело роняя слова, заговорил он. — Коли что, я с тебя шкуру живьем спущу… — не договорив, Храбр взял со стола каравай, отломил от него кусок и съел, скрепив сватовство.
Избу наполнил счастливый возглас Милонеги. Твердята стиснул в объятиях и ее, и ошалевшего от радости Годуна.
— Гляди, сестренка, коли меня брат прочь прогонит, пойду к вам с Годуном в избу жить.
— Прочь прогонит… — Храбр, услышав, опустил ладонь тому на плечо. — Ох, не выучил я тебя, покуда поперек лавки лежал, раз нынче такое выделываешь.
— Ну, теперь уж, когда вдоль лежу, поздно, — Твердята белозубо улыбнулся. Эту присказку он слышит последние зим восемь, если не больше. Он взял сестру под локоть — вести за стол к жениху..
***
— Ты верно решил сегодня, — справившись со сбитым дыханием, сказала Отрада и прижалась щекой к подушке.
Храбр, уткнувшийся лицом в ее распущенные волосы, лишь пробормотал в ответ что-то невнятное.
— Одни свадьбы по осени справлять будем, — мечтательно прикрыв глаза, продолжала она. — Нежку отдадим, Твердята невесту свою в род приведет.
— С Милонегой ты покуда не спеши, — Храбр приподнял голову. — Коли этот избу не достроит, свадьбу будет еще зиму ждать. К Зоряну жить сестру я не пущу.
Отрада рассмеялась, ничуть не смущенная его сердитым голосом, и повернулась, чтобы видеть лицо. По старой привычке она принялась разглаживать его сведенные на переносице брови, продолжая лукаво улыбаться. Храбр заворчал, но рук ее не оттолкнул и широкими ладонями обнял ее спину, и она тотчас же жарко вспыхнула.
Храбр сел на постели. По-прежнему широкоплечий и сильный, с поджарым мальчишечьим животом да литыми мышцами от работы в кузне, он мало изменился за прошедшие зимы. И без них у него было вдоволь рубцов, морщин да неприглядных отметин. Разве что прибавилось седины, но и та не была заметна в светлых волосах.
Нынче, спустя многие зимы у Отрады все еще подгибались коленки, когда Храбр поднимал ее на руки и относил в постель. Порой она едва не задыхалась от нахлынувшей вдруг нежности и желания обнять его, обласкать губами каждый шрам на широкой спине. Она смотрела на него спящего и не могла объяснить чувства, бушевавшие где-то в груди. Где-то в самом сердце.
Она родила Храбру троих детей. Она вела его избу столько зим, что сбилась со счета. Одиннадцать, а может и больше. Столько всего они пережили вместе. И людскую зависть и людскую молву; и чужую алчущую жадность; и попытки лишить их жизни; и наговоры и наветы; и ложь, и клевету, и обвинения. Даже самоцветы Мары-Морены — и те давно были похоронены в прошлом, надежно спрятаны в дремучем, непроходимом овраге где-то в лесу.
Отрада юркнула под теплое одеяло и плотнее прижалась к мужу. Храбр, уже сонный, проворчал что-то и мазнул быстрым поцелуем по ее волосам.
Впереди их ждала долгая, долгая жизнь.
Конец.
______________________________________________
Ну, вот и все. Каждая книга - она как ребенок. Вроде все герои счастливы, злые получили по заслугам, а хорошие - долгую и счастливую жизнь, а расставаться всегда тяжело.
Спасибо за вашу поддержку, за звездочки, комментарии и награды - это невероятно ценно. Буду рада почитать впечатления после эпилога. Я хотела написать что-то светлое, доброе и легкое. Совсем легкое не получилось, но доброе и светлое - точно. Вот так оказалось, что даже в рамках одной общины и простых героев